Вверх по течению

Старицкий Дмитрий

На Северном море периодически сходятся эскадры и, качаясь на волнах, избивают друг друга снарядами, но потопленных кораблей мало. Все больше в капитальном ремонте. Полностью перекрыть морское сообщения островитян с Щеттинпортом флоту не удается.

На южных морях все замечательно. Мы союзников не пускаем в Мидетерранию. Они нас в океан, где проходят второй пучок маршрутов торговли колониальными товарами.

Морские силы Винетии безвылазно сидят в своих портах. А население герцогства отчаянно занимается контрабандой по всем направлениям. Пришлось усилить таможню. Но этого пока недостаточно.

Марка активно осваивает

южные склоны Рецкого хребта и заменяет там винетскую администрацию на свою. Военно — рецкая дорога на которой я начинал воевать уже не справляется с возросшим трафиком товаров. И все с нетерпением ждут Вахрумку, когда он приступит к строительству железной дороги. Понимают, что дело небыстрое, но всем не терпится.

Падеж поголовья интендантов в Ольмюце как-то прошло в реции третьеполосной новостью. Все затмила кровавая тризна по молодому графу. О ней до сих пор по сидериям и пивбарам вечерами судачат за стаканчиком.

Горничная, покачивая бедрами, принесла нам чай с бутербродами и забрала поднос с игривым подмигиванием. Именно мне. Еще в дверях обернулась и улыбнулась так призывно, что тут даже дурак поймет. Но я не дурак, я сделал вид, что ничего не заметил.

Когда я с наслаждением откусил первый кусок буженины, то маркграфу — чтоб он был здоров — именно в этот момент приспичило соизволить меня принять.

Кабинет, куда меня поспешно втолкнул флигель, неожиданно не поразил меня размерами. Где-то метров тридцать квадратных, не больше. Высокие потолки. Люстра с хрустальными подвесками на пять масляных ламп. Два высоких окна. Скромно. А то обычно высокие начальники приближают площадь таких помещений к футбольному полю. Чтобы ты до него от двери еще долго шел, осознавая свое ничтожество перед небожителем. Здесь же было все по меркам положения обитателя весьма аскетично, в отличие от парадных комнат которые я видел в этом дворце в прошлый раз.

В простенке карта Реции с заштрихованными зеленым карандашом новыми землями на юге. Линии путей сообщений. Какие-то флажки воткнуты.

На полу большой ковер. Застекленные шкафы — на окнах шелковые зеленые шторки, так что содержимого не видно. Красивый сейф в углу у письменного стола, просто произведение искусства металлического литья. Несколько стульев вдоль стены и пара перед столом.

Его светлость сидел за массивным столом, столешница которого была сработана из плиты полированного черного камня. Сразу вспомнилось как в одной из московских квартир в семье с корнями 'из бывших' видел я аналогичный стол, только круглый, на одной центральной ноге. Специальный стол для профессиональной игры в карты, чтобы не было возможности мухлевать. Прадедушка той моей временной подруги держал до революции игорный дом и это было все что от него осталось потомкам. Письменный стол большой прямоугольный и лежал на двух массивных тумбах темного дерева. На столе бронзовый чернильный прибор в виде средневековой крепости. Лампа под зеленым стеклянным абажуром. Телефон. Бумаги разложеные в некотором беспорядке.

Рядом со столом на широкой вышитой золотом ленте свисала ручка сигнального колокольчика для адъютанта.

Встав посередине ковра, я по — уставному отрапортовал.

— Ваша светлость, имею честь представиться по случаю вхождения в сословие имперских рыцарей. Прибыл на родину для прохождения лечебного отпуска. Лейтенант имперского воздушного флота Савва Кобчик.

Перед

столом стояли кресла на гнутых ножках без ручек, какие любят показывать в фильмах про Остапа Бендера. На один из них и указал маркграф кивком.

— Рад вас видеть, барон, в добром здравии, — нейтрально произнес его светлость, когда я уселся.

Вот как… барон… не дорогой Савва уже…

— О подвигах твоих наслышан. Трудно не услышать, когда о них весь мир судачит. Ты теперь мировая знаменитость. Привыкай. 'Кровавый Кобчик'. Винеты, те, которые нам достались в наследство, тут в Риесте побуянить решили, но так только им намекнули, что вызовем к ним с фронта Кровавого Кобчика. Сразу тишина… Это уже слава… Выдержишь?

— Только если каждый встречный поперечный не будет приставать, чтобы я с ним обязательно выпил, то выдержу. А так печенка отвалится, — улыбнулся я, пытаясь перевести разговор в шутку. Но Ремидий игривого тона не принял.

— Я вот что тебя позвал, — он положил передо мной кожаную папку.

Я открыл и увидел хорошо исполненные в черно — белом варианте эскизы памятной медали. На аверсе череп сжимал в зубах бебут. На реверсе надпись 'Памяти кровавой тризны по графу Битомару'. И дата.

— Как тебе?

— Хорошо. Не хватает только одного слова под черепом. 'Был', что указало бы не только на память, но и на участие в тризне носителя.

— В этом что-то есть… справедливое, — заметил Ремидий.

— Из какого металла вы хотите чеканить такую медаль, ваша светлость?

— Думаю расщедриться на золото. Или считаешь, что будет чересчур… Не заслужили бойцы?

— Не в заслугах дело. Насколько я понимаю, ваша светлость, эта медаль после смерти награжденного останется на хранение в семье?

— Именно так. Только носить ее прямой потомок будет иметь право не на ленте в петлице, а на цепочке, на шее. Так чем тебя не устраивает золото?

— Тем, что у людей бывают плохие времена. И не все устоят перед соблазном употребить память о предке именно как золото в 'черный день'.

— М — м–м — гы… — покачал головой Ремидий. — С такой стороны я этот вопрос не рассматривал даже.

— Просто вы никогда не голодали, ваша светлость. Поэтому и не смогли о таком подумать.

— Резонно, — согласился с моим мнением маркграф. — А из какого металла сделал бы такую медаль ты сам?

— Из черной бронзы, ваша светлость. На красной ленте.

— Символично. Быть по сему, — Ремидий забрал у меня папку с эскизами и протянул через стол другую.

Да… видно, что смерть сына сильно подкосила рецкого правителя. На скулах проявились сеточки мелких морщин. 'Лапки' у глаз стали глубже. Мешки набухли под глазами. Но держится молодцом, бодро.

— Можешь не открывать. Здесь патент на звание лейтенанта моей гвардии для тебя. Можно было бы тебе и больше чин присвоить, но и так твоя стремительная карьера у многих вызывает жгучую зависть. Зачем ее умножать и превращать в ненависть? В штатах гвардии будешь прописан в штурмовой роте субалтерном под началом Вальда.

Заметив мое удивление, его светлость снизошел до пояснений.

— Савва, ты же ничем никогда толком не командовал. Строевой службы не знаешь. Ты даже не воевал, как другие воюют, а партизанил. Да и не твоя это стезя — строевые должности. Так что не возражай. Тем более что реально служить будешь моим офицером по особым поручениям.