Вятские парни

Мильчаков Алексей Иванович

— Никак не думала, что у вас столько художников, — сказала Наташа. — А еще чем удивишь?

Они заглянули в физический кабинет, представляющий собой, благодаря декорациям, покой древнегреческого дворца. Из дворца попали в греческий храм, устроенный в шестом классе. Наташе понравился искусно сделанный портик с изображением бородатого Зевса, обнаженного гордого красавца Аполлона, Афины Паллады в воинском шлеме и других богов.

Во второй класс, превращенный декораторами в зал мавританского дворца и занятый под буфет для почетных гостей, Кольку

и Наташу не пустили.

Каких только заманчивых яств не было на столах, накрытых белыми скатертями и украшенных цветами из оранжерей Рудобельского! В стеклянных вазах — гроздья бледно-желтого винограда, груды лиловых слив, золотые слитки груш, исполинские яблоки, оранжевые шары апельсинов. Стоят с красивыми этикетками, длинные, конусообразные, приземистые, пузатые бутылки виноградных вин, наливок, настоек, солидные бутылки шампанского с серебряными головками. На тарелках — бутерброды с ветчиной и копченой колбасой, с сыром бри-рокфор и лимбургским, паюсной икрой, шпротами; россыпи дорогих конфет, увесистые плитки шоколада, тянучки, пирожное, печенье. Между ними там и тут — коробки сигар, папирос «Руа», «Ада», «Кумир».

У Кольки и Наташи разбежались глаза, они замерли в дверях. И тотчас же от стола оторвался дежуривший помощник классного наставника Удод, преградил вход в это царство изобилия.

— Здесь комната отдыха для наших высокоуважаемых гостей. Разве вам неизвестно? И вам здесь нечего торчать. Идите на нижний этаж в ученический буфет.

Узколицый, с взъерошенным хохолком на лбу, Удод беззастенчиво хрустел яблоком, ожидая повиновения.

Колька вспылил:

— Позвольте, господин дежурный, ведь вечер наш, гимназический. Мы здесь хозяева, и мы же — гости. Все здесь сделано руками гимназистов…

— Не забывайтесь! — оборвал Кольку Удод. — С кем вы разговариваете, юноша? Не куражтесь при барышне! Советую быть благоразумным и удалиться.

Он достал из бокового кармашка блокнотик.

— Ваша фамилия, кажется, Ганцырев?

— У вас цепкая память, господин помощник классного наставника.

Колька нарочито громко извинился перед Наташей за такое безобразие и повел ее вниз.

— Зачем ты так с ним? — Наташа недовольно поморщилась: — Не заметил, как он посмотрел на тебя? Готов был съесть, как яблоко.

— Подавится!

— Однако, зачем так дерзко? Это дурной тон.

— Ненавижу его! — ответил Колька, не заметив, как Наташа передернула плечами.

Буфет для учащихся разместился в приготовительном классе, в тусклых лучах единственной лампочки. Того сказочного богатства, что там наверху, здесь не было.

Колька купил два апельсина. Сели за столик в углу. Вскоре к ним подвинули стулья Федос и Катя.

— Сообщаю новость, — сказал Федос: — Акробатику из концертной программы вычеркнули. Томеш возмущенный ушел с вечера.

— Кто вычеркнул? Почему?

— По требованию губернаторши. Ей, видишь ли, не нравится циркачество.

Колька расхохотался:

— Старая дура. Не зря мне сегодня так не хотелось выступать перед

этими господами.

Федос встал:

— Пойдемте, концерт уже начался.

В ярко освещенном зале стонала скрипка. Скрипача сменил оркестр балалаечников. Они с неменьшим успехом исполнили серенаду Шуберта и лихо оттренькали «Барыню».

Четырехголосый хор гимназистов спел народные песни: «Вдоль по улице метелица метет» и «Вниз по матушке по Волге».

Потом на сцену вышел стриженый, бледный паренек Цыпкин, вероятно, в чужом, не по росту, мундирчике.

— Я прочитаю балладу Жуковского «Перчатка»! — громко объявил он.

Мальчик читал взволнованно рассказ о рыцаре Делорже, дерзнувшем из-за каприза красавицы спуститься к хищным зверям за ее упавшей перчаткой… Вот он поднимает перчатку:

Как будто ничего с ним не случилось, Спокойно всходит на балкон. Рукоплесканиями встречен он, Его приветствуют красавицыны взгляды… Но…

Цыпкин передохнул, посмотрел на нарядных дам и отчеканил заключительные строки:

Но холодно приняв привет ее очей, В лицо перчатку ей Он бросил, и сказал: не требую награды!

Волна аплодисментов покатилась по залу и рассыпалась у ног Цыпкина. Мальчуган растерялся. Как-то неловко поклонился и исчез за кулисой.

В перерыве между концертом и танцами гости осматривали выставки, декорированные комнаты, заполнили буфеты.

И вот вдоль стен расставлены стулья. Блестит паркет. Музыканты на эстраде настраивают инструменты, шуршат нотными листами.

В проветренный зал вваливает молодежь, быстро расхватывая стулья. Наташа замешкалась, оказалась без места. Колька разыскал ей стул, а сам отошел к двери.

Послушный легкому взлету дирижерской палочки оркестр заиграл вальс Штрауса.

И тогда подошел к Наташе Игорь Кошменский. В черном с иголочки костюме, в белой хрустящей манишке и галстуке бабочкой, он замер перед девушкой в полупоклоне. Волнистые пепельные волосы упали на его высокий лоб, на темные брови, он что-то сказал, улыбаясь. Как распорядитель на танцах, он предлагал Наташе открыть вечер.

Наташа вспыхнула, медленно встала, смущаясь оттого, что все в зале смотрят сейчас на нее, потом тряхнула головой, засияла глазами и улыбкой и сделала короткий шаг к Игорю.

Игорь выпрямился, взмахом головы откинул волосы назад, протянул руку Наташе. Но в этот момент между ними встал Колька. Он колюче глянул в лицо Игоря и, почти не разжимая губ, процедил:

— Поищи другую!..

Кошменский не изменил позы, даже улыбался по-прежнему, только левая бровь дернулась, изогнулась, придавая матово-бледному лицу ироническое и презрительное выражение: