Выбери себе смерть
Шрифт:
– Пока ты занимаешься психологией, от меня требуют конкретных результатов, – проворчал Нефедов. – Напишешь подробный отчет о беседе. Ночевать здесь не нужно. Вот ключи от моего кабинета. Там есть комната отдыха, диван, уборная – в общем, все что нужно.
– Спасибо, товарищ генерал.
– Дверь закрой изнутри и никому не открывай. В приемной будет дежурить наш сотрудник, но ты все равно не открывай.
Нефедов встал, бросил карандаш.
– Столько неприятностей из-за твоего убитого полковника! Кстати, Коробова в больнице охраняют – я распорядился. У него все в порядке, будет жить. А Генриха Густавовича мы попросим выехать в Минск.
– Вы знали что-нибудь о деятельности группы «Рай»? – не удержался Колчин.
– Знал, – очень спокойно ответил генерал. – Понимаешь, Федор Алексеевич, шла война, а на войне как на войне. Сейчас они без дела, вот и маются, ваньку валяют.
– Мне многое нужно переосмыслить, – прошептал Колчин.
– Не стоит, – посоветовал Нефедов, – лучше занимайся своим делом. Знаешь, когда я пришел сюда впервые и узнал всю правду о тридцать седьмом годе, я заболел. На целых две недели, не мог даже думать о своей работе. Столько людей невиновных загубили, столько напрасных жертв! А потом ко мне пришел мой бывший начальник. Ты его не знал, он умер пятнадцать лет назад. И он мне очень доходчиво объяснил, что, если порядочные люди будут стесняться нашей работы, сюда будут попадать мерзавцы типа Ежова и Берии. И я пошел на службу. С тех пор и работаю. Всего хорошего.
Его шаги долго раздавались в коридоре. Нефедов шел неторопливо, будто обдумывая только что сказанное. Или вспоминая свою жизнь.
ГЛАВА 15
Ничего особенного объяснять не пришлось. Мальчик уже спал, и Татьяна Николаевна, закрыв дверь его комнаты, пригласила Дронго на кухню.
– Вы, наверное, проголодались, – тихо сказала она.
– Немного. – Только сейчас он вспомнил, что ничего не ел с утра, после скромного завтрака на Киевском вокзале.
Пока женщина была в комнате, он осмотрелся. Телефон стоял в коридоре, и он на всякий случай сел так, чтобы видеть телефонный аппарат. На кухне царил идеальный порядок, в посудомойке лежало несколько свежевымытых тарелок. Он усмехнулся. Видимо, Татьяна Николаевна приучила сына самого мыть посуду.
Она пришла минут через пятнадцать, уже переодевшись в другое, более светлое и легкое, платье. Поставила на огонь кастрюлю с борщом, нарезала хлеба, соленых огурцов.
– Вы что-нибудь будете пить? – спросила она. – Кажется, у меня есть где-то водка.
– Нет, – засмеялся он.
– Чему вы смеетесь? – удивилась она.
– Я вообще не пью спиртного, а мне везде предлагают налить. Прямо какой-то синдром.
– А вы действительно не пьете?
– Почти нет.
Она сняла кастрюлю с огня и разлила борщ в глубокие тарелки.
– К сожалению, у меня нет второго, я не ждала гостей, – улыбнулась Татьяна Николаевна.
– Вы извините, что я доставляю вам беспокойство, – немного смущенно произнес Дронго.
Ели они в молчании, словно боясь спугнуть установившуюся тишину. Окно кухни выходило во двор, и сюда почти не долетали крики с улицы, шум проезжавших машин. Закончив ужинать, Татьяна Николаевна поднялась, так же молча собрала тарелки, не спрашивая, налила ему чаю.
– Надеюсь, чай вы пьете? – спросила она.
– Обязательно. Только без сахара.
Спустя некоторое время, когда стаканы были уже пусты, он спросил:
– Скажите, вы знали Ларису Коновалову?
– Немного, – ответила женщина. –
– Вы не обращали внимания, у нее были друзья?
– Я видела только одного грузина, он несколько раз ждал ее у выхода. Высокий такой, красивый.
– А с чего вы взяли, что он грузин?
– Она обратилась однажды к нему при мне, назвав его то ли Вано, то ли Рева, не помню точно.
Она вдруг резко встала, собрала стаканы, с шумом бросила их в мойку.
– Вас что-нибудь смущает? – поинтересовался Дронго.
– Вы решили теперь продолжить свои допросы, – разозлилась она. – Для этого вы приехали ко мне домой.
– Сядьте, – почти приказал Дронго, – и выслушайте меня.
Она повиновалась, не пытаясь спорить.
– Мы разыскиваем этого парня. Его звали Реваз. Родители парня обратились ко мне, чтобы я помог им найти сына. Если хотите, я сейчас частный детектив. А Реваз исчез вместе с Ларисой. Вот, собственно, и вся история. Мне нужно найти либо девушку, либо ее парня, чтобы узнать, что с ними случилось. Никаких тайных намерений повредить вашему банку у меня нет. Вчера я зашел туда специально, чтобы узнать что-нибудь про Коновалову. Достаточно было мне упомянуть ее имя, как Русаков послал за мной какого-то парня. Потом, вечером, в нашей гостинице появились еще двое, которые стали душить Манучара, требуя известий о Коноваловой. В ответ сегодня мы допросили Русакова. Остальное вы знаете. Чем-то она вызвала гнев вашего вице-президента Юркова. И он теперь ищет ее, а заодно душит всех ее знакомых.
– Юрков – страшный человек, – предупредила Дронго женщина, – его боятся в банке все, по-моему, даже президент опасается. Но терпит.
– Ваш президент – очень известный в России человек. Раз он терпит Юркова, значит, он ему нужен.
– Возможно, но Юрков имеет очень большую власть в банке, он единственный, кто имеет такую же охрану, как у президента банка.
– Вы меня убедили. Завтра пойду к нему в гости. – Дронго посмотрел на часы. – Уже первый час ночи. Можете идти спать. А мне принесите какую-нибудь книгу.
– Вы не будете спать? – спросила женщина.
– Нет, я не хотел бы вас беспокоить. Мне и здесь совсем неплохо.
– Как вам будет угодно. – Она поняла, что он все-таки не доверяет ей, решив дежурить на кухне. – Книжный шкаф в столовой – можете выбрать себе книгу сами, по вкусу. Спокойной ночи, – встала она.
– Спокойной ночи, – поднялся и он. – Если разрешите, я пройду в столовую, выберу книгу.
– Да-да, конечно. – Она уже протирала стол.
В столовой действительно стоял большой книжный шкаф. Он начал смотреть книги. Они всегда говорили ему больше о хозяине квартиры, чем любые слова. Здесь были Боккаччо и Сервантес, Рабле и Золя. Дронго обратил внимание на потертые тома четырехтомного собрания Хемингуэя, несколько книг Франсуазы Саган, Эрве Базена, Поля Вилара, Робера Мерля. Он взял с полки неизвестного ему прежде Робера Андре и вернулся на кухню.
Его взгляд наткнулся на блестящий эпиграф, который Андре взял к своей повести «Дитя-зеркало». Это были слова Марселя Пруста из «Узницы»: «Когда мы достигаем определенного возраста, душа ребенка, которым мы прежде были, и души усопших, от которых мы происходим, принимаются щедро одаривать нас своими сокровищами и своей злою судьбой…»
Заинтригованный изящной прозой знаменитого французского критика и писателя, он не услышал, как на кухне снова появилась Татьяна Николаевна. На этот раз она была в халате.