Выбитый генералитет
Шрифт:
Их всех вынесли из машины бездыханными. Один из погибших привлек внимание немцев: крупный мужчина со звездами на петлицах. Это был генерал Качалов. В тот же день жители деревни похоронили всех, не зная ни имен, ни фамилий.
Немногим тогда удалось вырваться из железного кольца окружения. Но в числе удачников нашелся один, который заявил, что командарм Качалов бросил всех и ушел.
— Как ушел? Куда?
— Известное дело, куда! Переметнулся к немцам! Сел в танк — и был таков.
Клевета в виде донесения легла на стол начальника Главного политического управления
Мехлис не стал разбираться в обстоятельствах: было не до того. Зато он поспешил доложить Сталину еще об одном «генерале-предателе», приверженце тухачевщины. А уж о его умении преподнести дела в нужном свете многие знали. Ведь не один год Лев Захарович проходил в помощниках у Сталина.
— Разрешите подготовить о случившемся приказ?
— Не надо. Я сам напишу, — сказал вождь.
Не выпуская трубку из руки, Сталин степенно вышагивал по огромному кабинету.
— Некоторые большие начальники недостойно показали себя в бою, проявили малодушие и трусость, — диктовал он и подкрепил мысль фактом:
— Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов проявил трусость и сдался в плен, а штаб и части вышли из окружения.
Потом он высказал упрек двум другим генералам, якобы проявившим в бою малодушие.
— Это позорные факты. Трусов и дезертиров надо уничтожать. — Пройдя по дорожке к двери, он продолжил: — Приказываю: срывающих во время боя знаки различия и сдающихся в плен считать злостными дезертирами, семьи которых надлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину. Расстреливать на месте таких дезертиров.
Он бросил взгляд на стоявшего у стола помощника, торопливо записывающего его слова в тетрадь.
— Второе: попавшим в окружение — сражаться до последней возможности, пробиваться к своим. А тех, кто предпочитает сдаться в плен, — уничтожать всеми средствами, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственных пособий и помощи.
Так был рожден известный приказ № 270 от 16 августа 1941 года, получивший в армейских кругах название приказа отчаяния. По этому приказу находившаяся в эвакуации на Урале семья генерала Качалова незаслуженно испила до дна горькую чашу. Сам же генерал осенью того же года был заочно осужден и приговорен к расстрелу с конфискацией имущества и лишению наград и званий. Судили мертвого.
Лишь в 1956 году ему было возвращено честное имя с посмертным награждением орденом Великой Отечественной войны I степени.
Так сложилась нелегкая судьба военачальника, имя которого связано еще с далекого времени гражданской войны с тихим Доном, нашей донщиной.
И еще одно событие напомнило об этом мужественном человеке. Спустя полтора года после его гибели, в феврале 1943 года, наступавшие от Волги войска освободили Ростов. Первыми в город ворвались дивизии 28-й армии. Той самой, которая в суровую пору сражалась на трудных рубежах под командованием генерала Качалова.
П. В. Рычагов
1911–1941
Все
— Читайте, — подал Павлу синий бланк с наклеенными ленточками текста неулыбчивый и предельно исполнительный командир дивизии полковник Ванюшкин.
«Срочно командировать старшего лейтенанта Рычагова в распоряжение командующего ВВС страны. Прибытие…» Срок такой, что нужно выезжать немедля, чтобы успеть на проходящий поезд.
— Сдавайте немедленно дела и на станцию! Там обратитесь к коменданту, его предупредят, — приказал командир дивизии.
Всю дорогу Павла не покидала беспокойная мысль: «Зачем вызывают? Что ему, старшему лейтенанту, летчику-истребителю, скажут в штабе главного авиатора страны?»
Поезд прибыл в столицу ночью, а утром Рычагов уже был в наркомате, в кабинете самого командарма Алксниса. Слушая рапорт прибывшего, строгий латыш оценивающе оглядел его крепко сбитую фигуру, потом справился о здоровье, о летных делах, семье.
— Жены нет, холостякую, — ответил Павел.
— С этим успеется. — И спросил: — Вам, конечно, известно об испанских событиях? Так вот, правительство этой страны запросило у нас помощи. Ее армия нуждается в летчиках. Согласны вы добровольцем ехать в Испанию?
Предложение было столь неожиданным, что Павел оторопел: «В Испанию? Страну, о которой только читал, даже не мечтал побывать когда-либо в ней!»
— Кем? Летчиком-инструктором?
— Нет, боевым летчиком, истребителем.
— Я готов, товарищ командарм.
Через две недели он уже был в далекой стране, а еще немного спустя взлетел на курносом истребителе в синее небо.
Он хорошо помнил свой первый бой и сбитый им неприятельский самолет. Тогда их звено атаковали шесть итальянских «фиатов». Превосходство у противника полное, но тройка И-16 не отступила. Самолеты стрижами носились в небе, выписывали замысловатые виражи, чтобы уклониться от атаки «фиатов» и занять выгодное для стрельбы положение.
Павлу, наконец, удалось поймать момент, когда один из итальянских самолетов оказался в прицеле его пулемета. Нажав на гашетку, ударил очередью по стервятнику.
Но и его самолет оказался поврежденным. Мотор работал с перебоями, в нем что-то стучало, слышался подозрительный посвист. Летчик с тревогой вглядывался в горизонт: где-то за желтыми холмами лежал аэродром, с которого взлетел и на который должен возвратиться. О прошедшем бое не думал, в голове одна мысль: только бы долететь… Только бы дотянуть…
А на подлете, зайдя для посадки, холодея, подумал: «Выйдут ли из гнезд колеса шасси? Не заклинило ли их?» Но, слава богу, все обошлось. Круто спланировав, он посадил «ишачка» как надо.
Самолет оказался весь изрешеченный пулями. Пробоины были рассыпаны по всему фюзеляжу и плоскостям. Пара пуль угодила в бронированную спинку сиденья — единственную защиту летчика, оставив на металле глубокие вмятины. Немного повыше — и ему бы конец.
— Ну, Рычагов, не иначе как ты в рубашке родился, — покачивали головой летчики. — А может, кто-то здорово за тебя молился.