Выбор Донбасса
Шрифт:
У свеженажитых могил
лишь вороны-кликуши…
Где оптом Чичиков платил,
там Гоголь ищет души.
Скрипит кондовый тарантас,
артачатся овраги…
Остановить бы век за час
до свиста передряги!
Уважить взмыленных гнедых
нечаянной свободой…
А вихри бьют и бьют под дых
дебелым небосводом!
Темна украинская ночь,
Свечной оплот потушен.
Здесь
А Гоголь ищет души...
* * *
Что тебе надобно, старче?
Рыба уже здесь не та…
Если захочешь, поплачет…
Если не станет — беда.
Примет, как должное, горе,
будешь расхлёбывать впредь.
С видом на синее море
слюбится верная смерть.
Что тебе надобно, ратник?
Конь твой не держит главы…
Пораскурочил стервятник
тени идущих на вы.
Выживший в поле — не воин.
Выживший полю — кулик.
Горлом пустых колоколен
вышел молитвенный крик.
Что тебе надобно, друже,
в Богом забытой ночи?
Северный ветер натружен:
низкое небо влачил.
Падали едкие капли
на родовые луга.
Молний булатные сабли
испепеляли стога.
Хаты, как чёрные вдовы,
переживали мужей.
Каждому — крестик дубовый,
на поминальной меже.
Каждого — в чистой рубахе,
чтобы не стыдно в раю…
Кончились певчие птахи
в свадебном прежде краю!
Что тебе надобно, старче?
Царство твое — закуток…
— Надобно свечку поярче,
да посветлей образок!
* * *
Стало тошно от веселья
не урезанных в правах.
Сколько горя во спасенье?
Мёртвым тесно в облаках!
Вся их скудная отрада
подниматься над войной.
Теплит веру нимб лампады
поминальной стороной.
Здесь, где воют злые суки,
чуя падаль новостей,
погружались в Небо руки:
омывались раны дней.
Чтобы поле свежей брани
грунтовали звонари.
Чтобы после в комьях рани
вили гнёзда сизари.
ГРОЗА НАД РУССКОЙ РАВНИНОЙ
И грянул гром,
как первый день войны!
И хлынули несметные потоки!
Стремительной волной обожжены
штыки врасплох застигнутой осоки.
Клокочет,
речная гладь, глотающая высь.
Отёчный лес шатается от горя,
и кроны, будто кровью налились.
А ветер рвёт последнюю рубаху,
бинтует посечённое тепло.
Суглинок склона молниями вспахан:
подсолнечное время истекло.
Печные трубы счастье выдыхают.
Так души покидают мертвецов,
пока вода пороги обивает,
берёт измором каждое крыльцо.
Уже церковный колокол охрип...
Уже село — зловещая воронка...
Но где-то неприкаянная выпь
голодным надрывается ребёнком.
ДОНСКАЯ БЕССОННИЦА
Здесь всё ещё заоблачны просторы,
и камыши хрустальны на заре.
Ночами деревянные опоры
скрипят былины сонной детворе.
Столетний дом в нахлебниках у неба:
свисают звёзды с пыльных черепиц.
Подковы счастья маятник нелепый,
пристанище для странствующих птиц,
качается на сгнившей древесине…
Тень на плетень наводит поздний час.
Кусты сирени в дымке тёмно-синей
теряют целомудренный окрас,
как будто безутешные вдовицы,
хлебнувшие прогорклой темноты.
Безмолвный плач притихшая станица
несёт в себе предчувствием беды.
Дрожит луна в ловушке паутинной
на створке приоткрытого окна.
Дубовый стол с посудою поминной
потеет под прохладою сукна.
А ветер занят чисткой дымохода.
И пахнет сеном скошенным кувшин.
И бравая мышиная пехота
готовность к наступлению шуршит.
В консервной банке смятые окурки…
След копоти крестом на потолке…
И дедова простреленная бурка
ворочается в старом сундуке.
БЕРЕГА
Светит солнце за Днепром
царскою монетой.
Ветер ходит напролом
к Богу за советом.
Что привиделось ему —
страшно и нелепо.
Вот и бьётся наяву
в запертое небо.
Раскраснелись облака
в пеших у мороза.
Скорым вьюгам выкликать
намертво тверёзых.
Кто по батюшке, кто так —
ухарь-сиротина.