Выбор Донбасса
Шрифт:
— Я — не цепляюсь.
— Разве ты не украинец?
— Украинцы все разные.
— А кто ж нас бомбит тогда?
— Не знаю, я не участвую, это без меня. Понимаете, без меня! Не коснулась мобилизация! Не скачу, не стреляю!
Михаил Степанович наклонил голову, выпятил губу.
— Точно украинец.
— Вы знаете... — Телицкий стряхнул грязь с ботинка на чистый пол. — Мне воду носить надо. Между прочим, для вас.
— А совести нет.
— Вы сговорились что ли? — взорвался Телицкий. — Это я разве виноват, что у вас тут ни света, ни хрена нет?
— Алексей, — Свечкин, появившийся за спиной, тронул его за плечо.
— Да идите вы! — дернулся Теплицкий. — Я-то что?
Он выломался из тесных сеней на крыльцо, плюнул, в последний момент сдержал руку — а так бы взлетело ведро в зенит и ухнуло вниз, на отдыхающих. Потом приписали бы подлое преступление против жителей Донбасса.
В бурьяне, у колодца, ему стало полегче.
Дергало сердце: вот какого хрена претензии — к нему? Он — Порошенко? Яценюк? Климкин? Кто там еще?
Трава успокоительно шелестела: забудь. Завтра ты уже будешь в Киеве. А эти старики, Свечкин, водитель Коля останутся дурным сном. Пути разойдутся, и ты просто вычеркнешь командировку из памяти.
Он устало поднялся.
Дзон-н! — поехало ведро. Что бы ни говорили, а воды он им наносит. Чтоб захлебнулись. Полную ванну!
Телицкий представил, как Свечкин сгружает в гигантское чугунное корыто всех этих немощных любителей свежего воздуха, сверху еще Всеволода на лежаке, а снизу, потрескивая, начинают одеваться ярким огнем дрова. Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, старые?
Да, кровожадно, да, апокалиптично. Довели.
Ведер десять Телицкий относил на автомате — крутил ворот, снимал с крючка, шел к ванне, отпихивая тепличный целлофан, и вливал воду в ненасытную утробу. Свечкин мелькнул было на периферии зрения, но ничего не сказал. Мог ведь сыронизировать, мол, чудо чудное, украинец — и работает.
Хотя сам он тоже... Или он уже не украинец? Перепрофилированный украинец? Переобувшийся в прыжке?
Воды в ванне словно и не прибавлялось. Пробка вроде бы держала. Насмешливо плавали по поверхности листики и травинки.
Телицкий вспотел.
Он сделал еще четыре ходки, уже задыхаясь и на подгибающихся ногах. Чугунный монстр наконец соизволил заполниться на треть. Телицкий даже похлопал его по черному боку, безбожно пачкая руку.
Распогодилось. Небо сделалось синим, светлым. В него бессильно пыхала дымом печная труба. Где-то далеко бухнуло, но Телицкий даже не обратил внимания. Ну, бухнуло. Мало ли придурков на свете?
Пот полз по лбу и по щекам, ветерок остужал кожу.
Телицкий стоял и смотрел, как лежат старик и старухи. К ним вышел услужливый Свечкин, поставил на стол баночку гуманитарного варенья, подсел к Марие Никифоровне. Она, приподнявшись, обняла его за шею.
А не геронтофил ли он? — подумал Телицкий.
Но все оказалось проще — Свечкин подхватил старуху под колени и на горбу потащил ее в дом.
Я — маленькая лошадка,
Нет, это от души. Он их, наверное, и в туалет и по прочим делам так таскает. Еще бы за раз двоих брал. Особая областная кавалерия. Нет, такси. А сейчас я покажу вам наши достопримечательности...
И-го-го!
Телицкий шагнул к колодцу.
— Алексей, — услышал он голос Макара Ильича, — вы не могли бы...
Это был подлый, прицельный, беспощадный вопрос в спину. Интересно, можно ли накрыться ведром и отползти туда, где бурьян погуще?
— Да? — выдохнув сквозь зубы, повернулся Телицкий. — Вы тоже претендуете на перевозку на закорках?
— Нет, что вы! — отклонился на лежаке Макар Ильич. — Я за Ксению Ивановну попросить хотел. Вот ее бы...
Телицкий вздрогнул. Ему почему–то вспомнился Гоголь с его «Вием». Ездила, ездила на честном парубке Хоме Бруте ведьма, пока не заездила.
Перекреститься что ль?
— Я лучше воду, — криво улыбнулся он. — Сейчас Юрий появится, отнесет, как он умеет. А я с лежаками подключусь.
Вдалеке бухнуло снова.
— Вот чего они стреляют? — подняла голову Людка и выпростала руку из-под одеяла. — Вот чего? — она направила ее ладонью в небо, словно обращаясь к кому-то там живущему. — У них расписание или так лупят? Или пьяные там все? Они по кому бьют?
— По Горловке, кажется, — сказал Макар Ильич.
— Зачем?
— Дьяволы, — подала голос Ксения Ивановна. — Вот и весь ответ.
Телицкий предпочел вернуться к колодцу.
Перевернул ведро, сел, достал сигареты. Закурил, наблюдая сквозь бурьян, как появляется блаженный Свечкин и подхватывает Ксению Ивановну. Ее он бережно понес на руках, видимо, не уверенный, что она удержится на спине.
Телицкий скривил рот.
Сука, подумалось ему. Какое, к чертям, интервью? Что спрашивать-то? Не хотите ли вернуться? Ага, хочет он, аж торопится! Каким видите свое будущее? Что пожелаете читателям нашей газеты? Дружите ли вы с головой?
Телицкий выдохнул дым и понял вдруг, что тошно ему вовсе не от вопросов, которые надо задавать, а от предполагаемых ответов.
И ведь не ясно, кто будет выглядеть идиотом.
Он затянулся. Вопрос: а такие ли они другие? Все люди разные. Свечкин — просветленный. Бусыгин — сука. Старики — слабые.
Нет, все же донецкие и луганские — упертое дурачье. А мы тогда? Может мы тогда... Если с другого ракурса?
— Алексей!
Телицкий вздрогнул и поднялся.
— Что?
Свечкин махнул ему рукой.
— Давайте лежаки занесем.
Лежаки были пусты. На столе, в окружении чашек, топорщила золотистый край распотрошенная пачка печенья.
Обтирая носки ботинок о траву, Телицкий подошел. Они взялись за перекладины.
— Много наносили? — спросил Свечкин.
— Ведер пятнадцать.
— На ванну около сорока нужно.
Телицкий стукнул каблуком о крыльцо.
— Кому нужно?
— Им, — качнул головой на дверь Свечкин.
Телицкий промолчал. Синхронно приподняв лежак, они втиснули его в дверной проем.