Выбрать свободное небо

Тур Тереза

Роберт закрыл лицо руками: Тереза беременна… Вот она любит своего мужа, а вот Лиза… Он открутил пробку от бутылки, практически вырвал ее, с нижней полки столика достал два стакана, налил себе и русскому — выпил жадными глотками — как воду.

— Простите, — ответил он на недоуменный взгляд Зубова, — может быть, это поможет мне дослушать.

Тот пожал плечами, выпил.

— Гадость, — охарактеризовал русский актер напиток. — Надо было водку с собой привезти.

— Надо было, — согласно закивал британец.

Алкоголь подействовал — он почувствовал себя согревшимся. Несмотря на жару, он последние три дня мерз — его подтрясывало. А тут — отпустило.

— Итак, Тереза в больнице, Тереза в беспокойстве, — продолжил Владимир. — Кроме того, моя супруга наотрез отказалась госпитализироваться в Москве — она, понимаете ли, доверяет лишь специалистам Военно-медицинской Академии… Вы даже не представляете, как я устал жить на несколько домов и на два города… Но это Тереза… Это надо понимать.

— Я понял, это первая причина. А вторая?

— Вторая заключается в том, что два дня назад в эту же больницу положили другую вашу знакомую. С тем же диагнозом. И теми же симптомами.

— В смысле? — не понял Роберт.

— Мой английский, видимо, оставляет желать лучшего… — отозвался Владимир.

— Нет, вы говорите хорошо, я смысла не понимаю.

— Смысл в том, что в соседней с Терезой палате лежит Лиза. В крайне угнетенном состоянии. Она приехала от вас — и обратилась за помощью к маме Терезы. Анна Яковлевна определила ее в больницу.

— Она не может быть беременна, — заявил Роберт, — еще виски?

— Давайте, — махнул рукой Владимир, — что-то разговор идет тяжело.

Они выпили.

— Она не может быть беременна, — упрямо повторил Роберт.

— Вам виднее, — флегматично пожал плечами русский, — однако врачи непреклонны. Беременность, говорят. Двенадцать недель, говорят.

— Я сам видел бумажку, на которой у нее было напечатано слово «аборт», — закричал Роберт, — я сам видел, своими глазами!

— Ага, — Зубов уже сам взялся за бутылку — разлил по стаканам, — что-то вы не то увидели… Наверное, языковой барьер, — и он выпил.

— Значит, я…, - Роберт обхватил голову руками — и завыл…

— Так что случилось-то? — в голосе русского промелькнуло сочувствие, промелькнуло лишь тенью, но Роберт был благодарен и за это…

— Я подумал, что она избавилась от ребенка… Я такого ей наговорил… Я же ее прогнал… Я ее чуть не… Боже, нет. Как она?

— Лежит. Молчит, — ответил Владимир.

Глава тридцать четвертая

Лиза лежала на кровати в больнице и практически не шевелилась. Вставала изредка, только в туалет. Разговаривала односложно. Ела, когда настаивали.

По счастью, угрозы выкидыша не было. Физическое состояние беременной тоже было ближе к норме — разве что гемоглобин низковат… А вот душевный настрой вызывал

тревогу. Она не терзалась, не плакала. Ни на что не жаловалась. Молчала. И практически не шевелилась.

Через несколько дней после госпитализации к ней в палату неожиданно заглянул Зубов:

— Как вы? — спросил он.

Лиза равнодушно скользнула по нему взглядом и не ответила. Он почему-то смешался, словно ему из-за чего-то стало невообразимо стыдно — и вышел.

Тереза с ней разговаривать не пыталась. Она лишь приходила три раза в день и следила, чтобы Лиза что-нибудь съедала. Да еще вечерами садилась в кресло — специально для нее в палату доставили дорогущее кожаное кресло, вот как — возле Лизиной кровати и стрекотала по клавишам ноутбука.

Лиза пребывала в больнице четырнадцать дней, когда в больницу приехал Роберт. Он приехал под вечер, робко постучал. Не дождавшись ответа, вошел. Увидел ее — и вздрогнул. Выглядела она жутковато. От веселого озорного существа, его жизнерадостного котенка ничего не осталось…

— Лиза, — опустился он на колени рядом с кроватью, — Лиза… Прости меня. Я увидел эту проклятую бумажку с этим проклятым словом — и у меня помутилось в голове. Я потерял разум. Я слишком хотел ребенка, нашего ребенка… Я просто сошел с ума, когда подумал, что ты от него избавилась.

— Прочь…

— Лиза, — он уткнулся лбом в ее безжизненную руку, — Лиза, я проклинаю себя. Я ненавижу себя…

— Уходи, — прошелестели едва слышно ее губы.

— Прошу тебя, — прорыдал он.

— Ты обещал мне, что меня больше никто не обидит. Никто и никогда. И, знаешь, я ведь тебе поверила. Поверила… — только губы шевелились на протяжении этой речи.

— А ребенок? — прошептал он, понимая, что утратил право даже просить ее о чем-то.

— При чем тут ребенок? — первый раз в ее голосе проскользнуло хоть что-то, и это было изумление, — если все будет в порядке, ребенок родится в конце сентября. Если будет мальчик — я назову его Алексеем — в честь папы. Если девочка — Анна — в честь мамы.

Лиза почувствовала, как ее рука, в которую он уткнулся лицом, стала влажной. Он плакал, что ли? Она увидела, как его широкие плечи несколько раз беспомощно содрогнулись. Она не почувствовала ни радости, ни удовлетворения, видя его отчаяние, почти агонию…

— Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне…

— Нет, Роберт, нет… Уходи. Прошу тебя, уходи.

— Лиза, я тебя умоляю…

— Послушай, когда я верила в то, что моя жизнь будет счастливой — меня изнасиловали какие-то подонки. Я выжила. Потом ты заставил меня поверить в то, что я буду счастлива… Это все закончилось тем, что мы поговорили в отеле. В третий раз я не поверю. Слишком тяжело пытаться выжить потом… Уходи.

Он тяжело поднялся. Отошел к двери, долго-долго стоял, смотрел. Потом вышел.