Вычеркнутый из жизни
Шрифт:
Он свистнул собаке и, еще раз кивнув, пошел своей дорогой.
Оставшись снова один среди воцарившейся тишины, Пол долго стоял неподвижно: надеяться было не на что. Никаких посетителей… Никогда! Он не может увидеть отца… не может хотя бы словом обменяться с ним… То, ради чего он приехал сюда, — неосуществимо. Столкнувшись с холодной реальностью тюрьмы, он понял, что его надежды тщетны, как тщетно и путешествие, предпринятое в это проклятое место под влиянием сентиментального порыва.
Начало смеркаться, а он все стоял, не решаясь уйти; в тюрьме медленно, тягуче
Что-то надломилось в душе Пола. И из груди его вырвался крик, исполненный горя, боли, ужасного сознания своего бессилия. Горячие слезы брызнули из глаз и побежали по щекам. Он повернулся спиной к проклятой степи и, как слепой, побрел на станцию.
Глава VI
На окраине города Уортли, на углу Эйрас-стрит и проспекта Элдон, находится табачная лавка с выцветшей вывеской: «А. Прасти. Торговля бирманскими сигарами». Предприятие это, старомодное с виду, однако солидное и процветающее, занимает помещение с двумя окнами. В одном из них чинно разложены сигары, нюхательные табаки, пенковые трубки и лучшие сорта рубленого табака, другое — матовое стекло с «глазком», окруженным золотой каймой. «Глазок» приходится как раз над столиком, за которым владелец оного предприятия изготовляет вручную сигареты «Нарезные робин-гудовские», прославившие его на всю округу.
В этот июльский день, часов около двенадцати, мистер Прасти сидел за своим столиком, в переднике, без пиджака, и быстрыми, ловкими движениями набивал свои знаменитые сигареты. Это был сухонький человечек лет за шестьдесят, с коротким угреватым носом и желчным лицом, совсем лысый, если не считать одной-единственной пряди седых волос, с крупным, как слива, жировиком на блестящей макушке. Лохматые седые усы пожелтели от никотина, как и кончики пальцев. На носу красовалось пенсне в стальной оправе.
Восседая на своем стуле и время от времени поглядывая в «глазок», мистер Прасти заметил молодого человека без шляпы, чье поведение показалось ему подозрительным: этот юноша вот уже несколько минут прогуливался взад и вперед возле лавки, раза два-три подходил к двери, словно хотел войти, но в последний момент поворачивал обратно. Наконец он, как видно, собрался с духом, — бледный, исполненный решимости, он быстро вошел в лавку. Мистер Прасти, не державший помощника, медленно поднялся со стула.
— Да? — не очень любезно произнес он.
— Я хотел бы видеть мистера Альберта Прасти. Если… если, конечно, он еще жив.
Табачник кисло улыбнулся.
— Насколько мне известно, он жив. Я и есть Альберт Прасти.
Молодой человек, точно пловец перед тем, как нырнуть в ледяную воду, сделал глубокий вдох.
— Меня зовут Пол Мэфри. — (Ну вот, наконец-то. Стоило ему произнести эту фамилию, как сразу стало легче, и язык уже не прилипает к гортани.) — Ну да, Мэфри. По буквам: эм-э-эф-эр-и.
Лицо табачника даже не дрогнуло.
— А что, собственно, она должна мне говорить? — раздраженно переспросил он. — Если вы имеете в виду дело Мэфри, то я его помню. Мало кто способен забыть самую неприятную пору своей жизни. Но к вам-то, черт побери, какое это имеет отношение?
— Я сын Риза Мэфри.
В низенькой лавчонке воцарилась звенящая тишина. Старик оглядел Пола с головы до ног, взял из банки, стоявшей перед ним на столике, понюшку табаку и медленно вдохнул едкую пыль.
— А зачем вы пришли ко мне?
— Я не сумею этого объяснить… Просто не мог поступить иначе.
В нескольких кратких, отрывистых фразах Пол попытался изложить обстоятельства, побудившие его предпринять поездку в Каменную Степь. И добавил:
— Я приехал сюда сегодня утром… В девять вечера идет поезд, с которого я могу попасть на пароход, отходящий в двенадцать ночи в Белфаст. Мне казалось, что если бы я что-то узнал… Даже сам толком не знаю, что именно… Возможно, какие-то смягчающие обстоятельства… Мне стало бы легче. А к вам я пришел потому… что вы были единственным свидетелем, выступившим в пользу отца.
— Что значит «в пользу»? — сердито переспросил Прасти. — Не понимаю.
— В таком случае… В таком случае, вы, значит, ничего не можете мне сказать?
— А что, черт побери, я могу вам сказать?
— Я… Я не знаю. — Пол вздохнул. Постояв немного, он выпрямился и направился к двери. — Что ж, я пошел. — Голос его уже не дрожал. — Извините, что побеспокоил. Спасибо за то, что не выставили.
— Подождите! — остановил его резкий окрик, когда он был уже за дверью.
Пол медленно вернулся в лавку. Прасти снова оглядел его с головы до ног — от молодого взволнованного лица до испачканных грязью брюк — и снова взял понюшку табаку.
— И куда это вы торопитесь! Свалились, как с неба, когда я и думать обо всей этой истории забыл, влетели в магазин и выскочили, будто коробок спичек зашли купить. Черт бы вас всех побрал! Не могу же я вернуться на пятнадцать лет назад за какие-то пятнадцать минут.
Но прежде чем Пол успел что-либо сказать, звякнул колокольчик, и в лавку вошел покупатель. Когда, получив унцию флотского табаку, он уже собрался уходить, появился новый клиент — один из постоянных покупателей Прасти, дородный мужчина, который, выбрав себе сигару, закурил ее с явным намерением задержаться и поболтать. Тогда табачник подошел к Полу и тихо сказал:
— Сейчас время обеда — у меня самая горячая пора. Нам не удастся поговорить. Рассказать мне вам, собственно, нечего, но, поскольку я закрываю магазин в семь, а ваш поезд отходит только в девять, вы могли бы зайти ко мне домой этак в половине восьмого. Я попотчую вас чашечкой кофе на дорогу.
— Благодарю вас! — Глаза у Пола загорелись. — К вам на квартиру?
Прасти кивнул с какой-то странной усмешкой, сощурив близорукие глаза.
— Адрес прежний: Эшоу-террейс, пятьдесят два. Дом стоит все на том же месте. И я живу все там же.