Выдержал, или Попривык и вынес

Твен Марк

Лошадей мняли мы каждыя десять миль въ продолженіе всего дня и прекрасно и скоро хали по гладкой, твердой дорог. При каждой остановк дилижанса мы выскакивали, чтобы промять свои ноги, благодаря чему при наступленіи ночи мы были свжи и бодры.

Посл ужина какая-то женщина, которой приходилось прохать 50 миль до своего мста, сла къ намъ въ карету, и мы принуждены были поочереди уступать ей свое мсто, а сами садиться на наружное, рядомъ съ кучеромъ и съ кондукторомъ. Казалось, она была не разговорчива. Она сидла въ углу и при наступающихъ потемкахъ занималась тмъ, что устремляла свой зоркій взглядъ на комара, впившагося въ одну изъ ея рукъ, между тмъ какъ другую она медленно поднимала до извстной

высоты, чтобы со всего размаха прихлопнуть комара; размахъ этотъ былъ такъ силенъ, что могъ свалить и корову; посл того, она продолжала сидть и наблюдать за трупомъ съ самымъ хладнокровнымъ образомъ; прицлъ ея всегда былъ вренъ, она ни разу не сдлала промаха.

Труповъ съ руки она не сбрасывала, а оставляла для приманки. Я сидлъ около этого безобразнаго сфинкса, смотрлъ какъ она убила до полсотни комаровъ, и все ожидалъ, что она что-нибудь да скажетъ, но все напрасно, она молчала. Тогда уже я вступилъ съ ней въ разговоръ. Я сказалъ:

— Комаровъ здсь довольно много, сударыня.

— Вы бьетесь объ закладъ!

— Что вы говорите, сударыня?

— Вы бьетесь объ закладъ!

Вдругъ она выпрямилась, оглянула всхъ и стала говорить грубымъ и простымъ языкомъ:

— Провались я, если я не приняла васъ за глухо-нмыхъ, честное слово. Я собирала, собирала комаровъ и удивлялась, что съ вами. Сначала полагала, что вы глухо-нмые, потомъ ршила, что вы больны или помшаны, наконецъ, поняла, что вы просто несчастные дураки, не умющіе связать двухъ словъ. Откуда вы?

Сфинксъ пересталъ быть сфинксомъ! Вс потоки ея краснорчія прорвались и она положительно заливала насъ ими, говоря, въ переносномъ смысл, мы тонули въ опустошительномъ потоп ея тривіальной и грубой болтовни.

Боже, какъ мы страдали! Она не умолкала, говорила цлыми часами и я горько раскаивался, что когда-то обратился къ ней съ комаринымъ вопросомъ и этимъ развязалъ ей языкъ. Она ни разу не умолкла до разсвта, пока не насталъ конецъ ея путешествія, и то, выходя изъ кареты разбудила насъ (такъ какъ мы дремали), сказавъ:

— Ну, вы, молодцы, выходите-ка въ Коттенвуд и пробудьте тамъ денька два, я буду одна сегодня ночью и если могу вамъ пригодиться моей болтовней, то къ вашимъ услугамъ. Спросите у людей, они вамъ скажутъ, какъ я добра, особенно для двки, подобранной въ лсу и выросшей между всякой дрянью; когда же я встрчаюсь съ порядочными людьми, себ равными, то полагаю, что меня могутъ найти красивой и пріятной бабенкой.

Мы ршили не останавливаться въ Коттенвуд.

ГЛАВА III

Часа за полтора до разсвта мы такъ гладко катили по дорог, что наша люлька, легко покачиваясь, пріятно усыпляла насъ и мы было уже совсмъ засыпали, какъ вдругъ что-то рухнуло подъ нами! Ясно не сознавая, что случилось, мы отнеслись къ этому равнодушно. Карета остановилась. Мы слышали, какъ ямщикъ съ кондукторомъ разговаривали между собою, какъ суетились и ругались, не находя фонаря, но насъ все это мало трогало, мы чувствовали себя хорошо въ нашемъ гнздышк со спущенными сторами, въ то время, какъ люди эти хлопотали около экипажа въ такую пасмурную ночь. По разнымъ звукамъ слышно было, что они производили осмотръ, и вотъ послышался голосъ кучера:

— Ахъ, чортъ возьми, шкворень-то сломался!

Я вскочилъ, какъ встрепанный, что всегда бываетъ при сознаніи какого-то еще неразъясненнаго бдствія. Я подумалъ: «Врно шкворень есть какая-нибудь часть лошади и, безъ сомннія, очень важная, въ виду того, что голосъ кучера мн показался мрачнымъ. Можетъ быть, нога, но между тмъ, какъ могла она сломать ногу, бжавъ по такой прелестной дорог? Нтъ, это не, можетъ быть нога, нтъ, это невозможно, разв только она хотла лягнуть кучера. Интересно,

однако же, узнать, какая же часть лошади называется шкворнемъ? Что бы тамъ ни было, но я не выкажу своего невжества при нихъ».

Какъ разъ въ эту минуту занавсь приподнялась, фонарь освтилъ насъ и вс почтовыя пожитки, а въ окн появилось лицо кондуктора, который сказалъ:

— Господа, вамъ придется немедля выходить, шкворень сломался.

Мы вышли изъ кареты угрюмые и недовольные и насъ съ просонья пробирала дрожь. Когда же я узналъ, что то, что они называли «шкворнемъ», была соединительная часть передней оси съ экипажемъ, то я обратился къ кучеру со словами:

— Во всю жизнь мою не пришлось мн видть до такой степени истертаго шкворня; какъ это случилось?

— Какъ? Да очень просто, когда дали везти почту за цлые три дня, вотъ и случилось, — сказалъ онъ. — И что странно, какъ разъ въ томъ направленіи, которое указано на почтовыхъ сумкахъ съ газетами и гд именно и надо выдать почту индйцамъ, чтобы держать ихъ въ поко. Вышло оно всетаки кстати, такъ какъ въ такую темноту я прохалъ бы наврно мимо, если бы не сломался шкворень.

Я былъ убжденъ, что онъ опять длаетъ свою гримасу съ подмигиваніемъ, хотя не могъ разсмотрть его лица, такъ какъ онъ наклонился надъ работой; пожелавъ ему успха, я повернулся и сталъ помогать другимъ выносить почтовыя сумки; когда он вс были вытащены, изъ нихъ образовалась около дороги огромная пирамида. Когда карета была готова, мы снова наполнили почтою два экипажные ящика, но уже ничего не клали наверхъ; внутри же кондукторъ, спустивъ вс сиднья, началъ наполнять карету этимъ добромъ и помстилъ въ нее ровно половину того, что было прежде. Мы сильно негодовали, такъ какъ остались безъ сидній, но кондукторъ, умный малый, успокоилъ насъ словами, что постель лучше сиднья, тмъ боле что такое размщеніе вещей предохраняетъ его экипажъ отъ вторичной ломки. Дйствительно, испробовавъ это незатйливое ложе, располагающее къ лни, мы забыли и думать о сидньяхъ.

Впослдствіи, во время многихъ безпокойныхъ дней, бывало ляжешь для отдыха, возьмешь книгу, статуты или словарь, и только удивляешься, почему буквы прыгаютъ.

Кондукторъ сказалъ, что съ первой станціи онъ вышлетъ сюда сторожа приберечь оставленныя нами сумки, и съ этимъ мы покатили дальше.

Начинало разсвтать; проснувшись, мы съ наслажденіемъ потягивались и смотрли въ окно далеко на востокъ, бросая туда взглядъ полный надежды, плохо обращая вниманіе на широкое пространство полянъ вблизи насъ, покрытыхъ росой и расходящимся тумакомъ. Наслажденіе наше было полное, оно доходило до какого-то неистоваго восторга. Карета продолжала катиться быстро, лошади шли крупною рысью, втерокъ разввалъ шторы и смшно раздувалъ висвшее наше платье; люлька нжно покачивалась, стукъ лошадиныхъ копытъ, щелканье кнута и гиканіе кучера были положительно музыкальны; убгающая почва, мелькающія деревья, казалось, безмолвно привтствовали насъ и съ любопытствомъ, и съ завистью провожали; такъ лежали мы въ тиши и спокойствіи и мысленно сравнивали теперешнее наше удовлетворенное чувство съ прежней утомительной городской жизнью; тогда-то мы поняли, что существуетъ только одно полное и совершенное счастіе на этой земл, и мы его достигли.

Позавтракавъ на одной изъ станцій, названіе которой я забылъ, мы втроемъ услись на сидніе за кучеромъ и временно уступили нашу постель кондуктору.

Вскор я снова сталъ дремать и легъ внизъ лицомъ на верхушку дилижанса, держась за тонкіе, желзные прутики, и такъ проспалъ около часу или боле. Судя по этому, каждый пойметъ, насколько безподобны тамошнія дороги. Спящій человкъ невольно схватится сильно за прутики во время толчка, но когда экипажъ вашъ равномрно покачивается, онъ этого, конечно, не сдлаетъ.