Выдержал, или Попривык и вынес

Твен Марк

— Какъ, буйволъ?

— Конечно, онъ, кто же больше!

— Но вдь буйволъ не можетъ лазить!

— Не можетъ, что вы? Если вы въ этомъ такъ уврены, то значитъ не видли, какъ онъ пытался это сдлать.

— Нтъ, я даже во сн этого никогда не видлъ!

— Зачмъ же вы тогда болтаете? Разъ вы этого не видли, то это еще не значитъ, что оно не можетъ быть.

— Хорошо, согласенъ, продолжайте. Что же вы сдлали?

— Буйволъ ползъ и поднялся футовъ на десять, но оступился и слзъ. Я вздохнулъ легче. Онъ снова началъ лзть, поднялся нсколько выше этотъ разъ, по опять оступился. Немного погодя ршился еще разъ попытаться и на этотъ разъ съ большою осторожностью. Постепенно поднимался онъ все выше и выше, а мужество мое падало все ниже и ниже. Вижу, лзетъ, хотя медленно, но лзетъ, глаза горятъ, языкъ высунутъ, все выше и выше, передвинулъ ногу черезъ коренастый

сукъ и посмотрлъ вверхъ, какъ бы говоря: «Ну, дружище, ты мое мясо». Снова лзетъ, снова поднимается выше, и чмъ выше и чмъ ближе, тмъ боле возбуждается. Онъ находился теперь въ десяти футахъ отъ меня! Я перевелъ дыханіе и сказалъ себ: «Теперь, или никогда». Петля была готова, я тихо сталъ спускать ремень, пока не дошелъ до головы животнаго, и потомъ вдругъ опустилъ, и петля какъ разъ окружила шею и затянулась! Быстре молніи я направилъ ему въ морду весь зарядъ моего «Allen». Это былъ страшный грохотъ, который, вроятно, испугалъ буйвола до смерти. Когда дымъ разошелся, я увидлъ его висвшимъ на воздух въ двадцати футахъ отъ земли въ предсмертныхъ судорогахъ, повторявшихся такъ часто, что трудно было счесть! Я, конечно, не остался ихъ считать, но быстро спустился съ дерева и подралъ домой.

— Бемисъ, и все это правда такъ, какъ вы говорите?

— Провались я сквозь землю и пусть умру, какъ собака, если это неправда!

— Конечно, мы не отказываемся врить, не имемъ на это права. Но если были бы хотя какія-нибудь доказательства…

— Доказательства! Разв я принесъ обратно ремень?

— Нтъ.

— Разв я привелъ обратно лошадь?

— Нтъ.

— Разв вы видли посл того буйвола?

— Нтъ.

— Ну, такъ что же еще вамъ нужно? Я никогда не видлъ такого подозрительнаго человка, какъ вы, и въ такихъ пустякахъ еще.

Я ршилъ, что если этому человку можно поврить, то только оттого, что онъ изъ блыхъ. Случай этотъ напоминаетъ мн объ одномъ происшествіи во время моего короткаго пребыванія въ Сіам, нсколько лтъ спустя. Между европейскими гражданами одного города, сосдняго съ Банкокъ, жилъ одинъ чудакъ, по названію Экертъ, англичанинъ, личность, извстная по числу, по изобртательности и по исключительному значенію своего лганія. Граждане часто повторяли его знаменитыя небылицы и все старались «вывести его на чистую воду» передъ чужими, но удавалось это имъ рдко. Два раза былъ онъ приглашенъ въ одинъ домъ, гд былъ и я, но ничто не могло соблазнить его на ложь. Однажды одинъ плантаторъ, по имени Баскомъ, человкъ вліятельный, гордый и иногда раздражительный, пригласилъ меня създить съ нимъ вмст къ Экерту. Дорогой онъ сказалъ:

— Знаете ли, въ чемъ ошибка, въ томъ, что Экертъ подозрваетъ и потому на-сторож. Конечно, онъ отлично понимаетъ, чего отъ него хотятъ, и при первомъ намек пристающей къ нему молодежи онъ сейчасъ же прячется, какъ улитка. Это всякій долженъ видть. Но мы съ нимъ должны поступить иначе, гораздо хитре. Пусть онъ начнетъ и ведетъ разговоръ, какъ и какой хочетъ. Пусть проникнется мыслью, что никто не желаетъ ловить его. Пусть длаетъ, что хочетъ, тогда, увидите, онъ скоро забудется и начнетъ молоть, какъ мельница, ложь за ложью. Не выказывайте никакого нетерпнія, будьте хладнокровны и предоставьте его мн. Я заставлю его солгать. Мн кажется, молодежь эта берется неумло за него и потому не достигаетъ цли.

Экертъ принялъ насъ весьма дружественно, онъ былъ пріятный собесдникъ и замчательно порядочный человкъ. Просидли мы на веранд около часу, наслаждаясь англійскимъ элемъ и разговаривая о корол, о священномъ бломъ слон, о спящемъ идол и тому подобномъ; я замтилъ, что товарищъ мой никогда не начиналъ и не велъ разговора самъ, но только поддерживалъ его въ дух Экерта, не обнаруживая при томъ никакого безпокойства и волненія. Способъ этотъ начиналъ дйствовать. Экертъ длался общительне, мене принужденнымъ и все дружелюбно болтливе и болтливе. Такъ прошелъ еще часъ времени, и вдругъ совсмъ неожиданно онъ сказалъ:

— А, кстати, чуть не забылъ! У меня есть кое-что, достойное удивленія. Ни вы и никто другой не слыхали о томъ — у меня есть кошка, которая стъ кокосы! Знаете, обыкновенный зеленый кокосъ, и не только мясо его, но и выпиваетъ молоко. Клянусь, это правда!

Наскоро посмотрлъ на меня Баскомъ, взглядъ его былъ понятъ мною.

— Какъ, вотъ интересно, я никогда не слыхалъ о чемъ-либо подобномъ! Это любопытно и просто невроятно.

— Я такъ и зналъ, что вы это скажете. Я принесу кошку.

Онъ ушелъ домой. Баскомъ сказалъ:

— Вотъ, что я вамъ говорилъ? Вотъ какъ надо браться за Экерта. Вы

видли, какъ терпливо я выжидалъ и какъ этимъ уничтожилъ вс его подозрнія. Я очень доволенъ, что мы пріхали. Вы не забудьте разсказать объ этомъ молодымъ людямъ, когда вернетесь. Кошка, которая стъ кокосы — каково! Вотъ это и есть его манера: скажетъ самую невозможную небылицу и надется на счастье, авось вывезетъ. Кошка, которая стъ кокосы, ахъ, невинный дуракъ!

Экертъ вернулся и подошелъ къ намъ съ кошкою.

Баскомъ улыбнулся и проговорилъ:

— Я буду держать кошку, а вы принесите кокосъ.

Экертъ раскололъ одинъ и нарзалъ кусочками. Баскомъ подмигнулъ мн и поднесъ одинъ изъ кусковъ къ носу кошки. Она выхватила, съ жадностью проглотила и требовала еще!

Мы молча хали наши дв мили обратно, отстоя далеко другъ отъ друга. Впрочемъ, молчалъ я, а Баскомъ ежеминутно тузилъ и проклиналъ свою лошадь, хотя она вела себя совсмъ хорошо. Когда я повернулъ къ себ домой, то Баскомъ сказалъ:

— Продержите лошадь у себя до утра и нечего вамъ разсказывать эти пустяки молодежи

ГЛАВА VIII

Мы съ большимъ вниманіемъ, чуть не вывернувъ шеи, ожидали и слдили за появленіемъ «верхового-почтаря» (pony-rider), летучаго посланника, который прозжалъ, развозя письма, пространство отъ Сентъ-Же до Сакраменто, 1900 миль, въ восемь дней! Подумайте, что могутъ вынести животное и несчастный смертный! Верховой почтарь былъ обыкновенно человкъ маленькаго роста, полный энергіи и большой выносливости. Онъ не могъ обращать вниманія на время и погоду; день, ночь, зима, лто, дождь, снгъ или градъ были для него безразличны, онъ всегда былъ обязанъ быть на-готов, чтобы тотчасъ же вскочитъ въ сдло и мчаться, какъ вихрь, по своему опредленному пути, несмотря на то, гладка ли дорога или бжитъ она, едва замтная, черезъ горы и овраги, черезъ мста безопасныя или тамъ, гд кишатъ враждебные индйцы! Верховому почтарю некогда было лниться; онъ длалъ безъ остановки 50 миль какъ придется: днемъ, при лунномъ свт, при звздномъ неб или во мрак. Онъ обладалъ всегда великолпною лошадью рысистой породы, холеной и береженой, длалъ на ней съ быстротою молніи десять миль и прилеталъ на станцію, гд два человка держали уже подъ уздцы нетерпливо ждавшаго свжаго коня. Моментально онъ и почтовая сумка оказывались на другой лошади и оба исчезали изъ виду, какъ молнія. Одежда почтаря была тонкая и плотно прилегавшая къ тлу, сверхъ всего онъ носилъ широкій плащъ, на голов маленькую шапочку, а панталоны затыкалъ въ сапоги, какъ длаютъ здоки на скачкахъ. Онъ не былъ вооруженъ и на немъ ничего не полагалось лишняго, такъ какъ почтовая плата за всъ была пять долларовъ за письмо. Въ его сумк преимущественно находились дловыя письма, а простой корреспонденціи было мало. На его лошади тоже не было ничего лишняго, на ней былъ только признакъ сдла и никакого покрывала, она имла легкія подковы, а иногда и он отсутствовали. Маленькіе, плоскіе почтовые карманы по бокамъ были такъ малы, что туда могла помститься только дтская книжка, но въ нихъ было много важныхъ, дловыхъ документовъ и газетныхъ сообщеній, и все это было написано на тонкой и прозрачной бумаг, для уменьшенія вса и объема. Почтовая карета проходила отъ ста до ста двадцати пяти миль въ сутки, верховой же почтарь около двухъ сотъ пятидесяти. Всхъ верховыхъ почтарей въ ежедневномъ разгон было 80, ночь и день скакавшихъ отъ Миссури до Калифорніи; 40 человкъ отправлялись на западъ и 40 на востокъ, въ распоряженіи ихъ было 400 прекрасныхъ коней, которые, благодаря этому, всегда были въ движеніи. Мы имли съ самаго начала непреодолимое желаніе видть «верховаго-почтаря», но какимъ-то образомъ, вс они обгоняли насъ или встрчались намъ по ночамъ, такъ что мы только слышали свистъ и гиканіе, а привидніе степей исчезало прежде, чмъ мы успвали кинуться къ окну; но теперь мы его поджидали ежеминутно и радовались, что увидимъ его днемъ. Вдругъ кучеръ закричалъ:

— Вотъ онъ детъ!

Вс мы высунулись въ окно и глядли во вс глаза. Далеко, въ безграничной дали ровной степи, взорамъ нашимъ представилась на горизонт черная точка, ясно движущаяся. По крайней мр, мн такъ казалось! Черезъ секунду или черезъ дв обозначились лошадь и сдокъ, которые то поднимались, то спускались и стремительно неслись къ намъ, подвигаясь все ближе и ближе и тмъ все ясне и ясне обрисовываясь; наконецъ, до нашего уха доносится топотъ копытъ, еще секунда — и возгласъ привтствія раздается съ козелъ нашей кареты, со стороны же верхового безмолвный взмахъ рукой, и лошадь и сдокъ моментально, къ нашей досад, пролетаютъ мимо, какъ метеоръ.