Выдра по имени Тарка
Шрифт:
Все еще держа в пасти форель, Тарка вылез из протоки и стал пробираться по мягкой сырой земле сквозь подлесок среди крапивы и болотнозонтичника. На него «тикали» зарянки, раскатывали трели крапивники. Колючки и семена пытались зацепиться за его шерсть, но не находили опоры. Слепни-кровососы пытались сесть ему на спину, но метелки ситника сметали их прочь. Тарка сделал петлю и, вернувшись в протоку, скользнул в воду выше того места, где были гончие. Он проплыл с четверть мили вверх по течению, отдохнул у корня ольхи, прислушался к реву стаи, бегущей по его следам на лугу. Огляделся в поисках камня, где можно было бы съесть рыбу, но, услышав голос Капкана, притаился.
Издалека, с лесистого холма за рекой донесся стук топоров по дубовому
«Чиф-чэф, чиф-чэф, чиф-чэф», — подала сигнал птичка в ясеневых ветвях. Раздались голоса людей, треск ткани, раздираемой колючками куманики, хруст зеленых полых стеблей борщевника и болиголова под тяжелыми башмаками. Появились головы и плечи на фоне неба. Тарка тронулся дальше.
Его запах снесло водой вниз, и гончие натекли на след. Тарка вылез на противоположный берег, на мягкую землю, усыпанную палым листом под искривленными дубами. Быстро взбежал вверх по склону и скрылся в лиственничных посадках, загораживающих небо. Частые шеренги тонких прямых стволов укрывал сумрак, словно была ночь летнего солнцестояния. Звук не проникал сюда, как и свет; под деревьями ничего не росло. Когда Тарка пробегал по ломким веткам, упавшим на землю, его увидела сова и мягко заухала, предупреждая подругу. И снова в посадках наступил покой. Тарка сидел под деревом в глубине Даркхэмского леса, прислушиваясь к отдаленным крикам, которые долетали сквозь шорох ветра в ветвях. Нос его щекотал крепкий запах хвои. Тарка выронил рыбу. Порой слышался жалобный вопль сойки, хлопанье голубиных крыльев, когда птицы устраивались на ветвях.
Минут двадцать Тарка дожидался под лиственницей, затем порсканье усилилось, заполнило узкие просветы между шеренгами деревьев. С сука, хлопая крыльями, сорвалась сова, и Тарка опять побежал вниз к протоке мимо гончих, которые были в девяти рядах деревьев от него. Когда он выскочил из насаждений, его глаза ослепило солнцем. Затем Тарка увидел перед собой множество мужчин и женщин.
— Ату его!
Тарка обогнул их и нырнул в протоку. Когда он поднимался по ней утром, она была полна до краев, по медленно скользившей воде стелились темно-зеленые водоросли; сейчас вода спала, блестела грязь береговых откосов, лишь тихо колыхались плети болотника. Промелькнула форель. Тарка поплыл против течения все убыстрявшегося потока, но вскоре ему пришлось бежать: вода достигала всего до середины спины, над болотником то и дело показывалась голова. Когда Тарка добрался до квадратного дубового щита, из-под того сочилась только тонкая струйка. Затвор был опущен на самое дно протоки, чтобы задержать воду в запруде.
— Ату его!
Тарка повернул обратно. Он успел достичь места, где ему покрыло спину, прежде чем встретил собак, потому что они шли по чутью и не видели, как он пробирался меж водорослей темно-коричневой тенью. Гончие миновали его, так как запах выдры все еще тек сверху.
Тарка подплыл к тому концу протоки, где стояли мельницы. На илистом дне темнели бурые пятна — островки недвижной жизни. Деревья не пропускали света. Здесь в протоку вливался ручеек; он прибежал из соседних лесов и дожидался в запруде, чтобы пройти к мельницам сквозь железную решетку. Тарка проплыл по трубе, через которую изливался ручей, но, увидев, что и в нем тоже мелко, возвратился и стал искать вдоль берега какой-нибудь лаз — нору или дренажную трубу. Солнечные стрелы пронзали листву деревьев, пестрили зайчиками воду. Перед решеткой лежала широкая тень от штабеля свеженапиленных дубовых досок. Вдруг под деревьями раздался пронзительный визг циркульной пилы, попавшей на сучок, и заглушил дрожащее громыханье жерновов, перемалывающих зерно.
Тарка ждал и слушал. Опилки пронесло мимо, втянуло между прутьями решетки. Визг пилы замолк. С дальнего конца протоки снова донесся заливистый рев собак. Над самой головой выдры кто-то крикнул: «Час дня». Послышались удаляющиеся шаги. Затвор закрыли, мельничное колесо крутилось все медленнее и наконец остановилось. Тарка услышал щебет ласточек, но прислушивался он к другому — не запоет ли рожок. Рев Капкана! По берегу раздались шаги, захрустела трава под башмаками. Голоса выжлятников, один хриплый и бранчливый, зазвучали ближе. За трубой задвигались головы и плечи. Когда первая из собак, громко взлаяв, появилась в запруде, Тарка нырнул и выскользнул через решетку там, где не хватало одного из прутьев; только выдра и могла здесь пролезть. Взобрался на затвор и прошел по мокрым и скользким деревянным ковшам до верха колеса, припал ко дну одного из них и стал следить за решеткой, вдоль которой плыли гончие. Капкан сунул голову туда, где был выломан прут. Морда прижалась к железу, дальше попасть он не мог. Капкан заревел в пустоту мельницы, где древнее колесо роняло капли рядом с современной водяной турбиной. Здесь было сумрачно, лишь в углу светился солнечный треугольник и свисали из щели в каменной кладке папоротники — кочедыжник, щитовник и страусник. В гнезде в корнях щитовника сидели пять молодых трясогузок — птенцы сжались в комок, напуганные гоном.
Капли, падающие с лопаток колеса, выдолбили в камне под ним чашу. Тарка сидел в верхнем ковше, его хвост свисал с обода. До него доносилось пронзительное тявканье терьеров, все еще не спущенных со сворки, шарканье ног по дороге, невнятные переговоры. Люди совали колья между дубовыми досками, шлепали по воде лапы собак, плавающих под деревянными балками. Тарка слышал их визг, чувствовал их дыханье. Через некоторое время звуки стихли, раздалось «чик-ик, чик-ик» трясогузок, дожидавшихся на крыше с полными клювами насекомых. Тарка вылизал себе лапы и устроился поудобнее в разбухшем ясеневом ковше. Иногда его глаза закрывались, но он не спал.
В два часа в темном помещении мельницы раздались голоса — вернулись с обеда рабочие. Подняли затвор. Вода наполнила первый ковш и перелилась через край. Колесо дрогнуло и тронулось с места. Вода наполняла ковш за ковшом, и колесо начало свою нелегкую работу. Тарку снесло вниз, в темноту и кинуло на камень. Он прополз под ковшами к тонкой струйке, которая уже начала течь в реку по нижней трубе. Солнце ослепило его. Впереди ярдах в десяти был мост.
Парапет ровной линией прочеркивал небо; нарушали ее лишь пестрое тельце трясогузки, верхушки трех папоротников, да голова и плечи седобородого старика в синей куртке, и темная пустая бутылка из-под пива.
— Ату его!
19
Тарка слился с рекой; он скользил меж зеленых от водорослей камней, не высовывая спины. Поднялся возле среднего устоя, нос которого скрывался нанесенными паводком прутьями. Под ними был испещренный солнечными просветами полумрак. Тарка притаился, прислушался.
Лапы его опирались на затонувшую ветку. Журчала вода, с протоки наплывали струи взбаламученного ила. Тарка лежал неподвижно, и форель вернулась на свои места у каменных волнорезов.
— Похаживай! Поглядывай! Тут был! Ох, добудь!
Илистая муть растеклась пятном по заводи ниже моста. Гончие заливались у вороха прутьев, «показывая» выдру. Их многоголосый рев заглушил в Таркиных ушах все остальные звуки. Он знал, что они не могут добраться до него, и оставался в своем убежище даже тогда, когда в кучу вонзили кол и тот задел его по боку. Затем над Таркой раздался скрип и треск — на прутья влез человек и стал прыгать по куче. Тарка опустился ко дну и поплыл вниз по реке. Крики от нижнего парапета, топот ног. По течению потянулась цепочка пузырей.