Выдуманная история невыдуманной души
Шрифт:
– Это «что-то» – власть и деньги. Это ценнее человеческой жизни? Если мы и утратили веру в себя, веру в человека – это не значит, что ценности поменялись. Ценности всегда были одни и те же. Любой ребенок, да и взрослый, тебе это скажет. Но суть в другом. В повседневной жизни каждый знает, что хорошо, а что плохо, однако это не каждого останавливает. Выходит, это сам по себе человек такой, а точнее – его сущность.
– Видимо ценнее, раз человек готов убивать и погибать, а самое главное – отправлять на смерть других людей.
Вышел Сырзянов и, поправив свои нелепые усы, попытался вступить в наш диалог.
– Что-с,
– Ценнее? Нет! – возразил я, – человека только называют существом разумным, сам же он таковым не является. Подумай сам: человеку всего всегда мало. Думаешь, он насытится, если дать ему деньги и власть? Вздор! Человек ненасытен и неостановим в том, что касается удовольствий. Вот она, истина. Именно поэтому войны бессмысленны, – говоря про истину, я поймал себя на мысли. В том то и проблема всех истин. Истина всегда одна. Но у всех она разная. Парадокс.
– Да, тут я соглашусь с тобой, – на его лице заиграла легкая улыбка. Он будто это и так знал, но как изысканный искуситель хотел это услышать из уст собеседника, будто это он сам некогда мне рассказал об этом, а теперь слушает, как я пересказываю его думы. В моих мыслях это сделало меня вором, который своровал, но по своей глупости достал украденную вещь при хозяине. Мне не понравилось то, о чем я подумал, и я невольно посмотрел на него с мнимым отвращением.
– А что касается тебя? – он с недопониманием посмотрел на меня. – Ты счастлив?
– Счастье – понятие растяжимое и неустойчивое. Сегодня я счастлив, а завтра – нет. Доволен ли я своей жизнью? Да, но не более. А что касается тебя?
– Я забираю жизни, но не я даю право на жизнь, – я затянулся еще. – В Библии написано, что только Бог дает и забирает жизнь. Откуда же у нас право забирать чужие жизни? Со слов такого же человека, как и я, но выше чином? И где же эта божья справедливость?
– Вы, мой друг, очень много думаете, а на войне это непозволительно, – положив одну руку мне на плечо, сказал Николай.
– Оно и верно.
Я сбросил остаток табака, не докурив, и отправился в одиночество с озлобленностью внутри, но мне не удалось ее отнести к кому-либо – получается, я был зол на самого себя. Возможно, за то, что был прав.
Нам передали, что чеченцев будет около шести тысяч, а нас в три раза меньше. Я принял дозу своего лекарства, а ближе к вечеру мы собрались и отправились, не торопясь, на бой. Какая прекрасная природа! Моя душа ликовала. А может ли природа быть не прекрасна? Все в этом мире может быть отвратительно, но не природа, природа прекрасна во всех ее проявлениях. Вечер в горах Кавказа особенно волшебный. Он пленит тебя свой непокорностью и дает простор твоим мыслям, здесь даже думать хочется только о хорошем или хорошо даже о плохом.
– Ну-с, Александр Юрьевич, готовы ли вы сегодня отдать свою жизнь шпаге врага? – обратился ко мне Сырьзянов, когда наши лошади поравнялись. Он по привычке шмыгнул носом, а пуговицы на его мундире были напряжены, несмотря на его спокойный вид, и всеми силами удерживали его пузо. «Пуговиц меньше,
– Отчего же вы думаете, что отдам жизнь я, а не вы?
– А я готов! – видимо, это должно было произвести на меня впечатление. Люди любят производить впечатление, стало быть, чужое мнение движет всем, даже геройскими подвигами на войне.
Я посмотрел на него с презрением, отвернулся и поскакал вперед.
Путь занял около часа времени, мы остановились у берега. Слева от нас журчала обеспокоенная река Валерик, всем своим видом пытавшаяся что-то сказать. Если бы природа умела говорить, то наверняка ее мысли были бы самые мудрые, ведь она воспитывала их в терпении. Кругом горы, они будто живые смотрят на тебя свысока и подчеркивают свое могущество вековым спокойствием. В таких местах начинаешь задумываться о смысле жизни, а потом о ценности этого смысла, о масштабах и величии. Вечерний сумрак придавал фиолетовые оттенки безмятежному небу. Этот безмятежный купол будто отделял нас от последнего суда, о котором так яростно пишут библейские провидцы, и казалось, что по эту сторону купола грешная душа может ощущать себя в безопасности. Легкий ветерок гладил зеленную гладь под нашими ногами и копытами лошадей.
– Затишье перед бурей… – сказал полушепотом один из солдат за моей спиной.
Мы выжидали горцев, ждали наступления. Странная, громкая тишина сковала все вокруг. Лошади, приклонив свои головы, не торопясь жевали траву – им будто было плевать, что и их жизни были под угрозой. Мои руки непроизвольно дрожали, а рассудок был помутнен. Внутри я был предельно спокоен, но тело не слушалось меня. Время остановилось, казалось, что между ударами сердца проходила целая минута. Появились горцы и, взяв секундную паузу, пошли в наступление. Генерал тихо проговорил:
– Что ж, братцы, с Богом, – и громко крикнул: – В атаку! – я не мог собраться с мыслями, они отводили меня от этого боя, но я все же начал двигаться на врага, как вдруг рядом со мной разорвался снаряд, а потом темнота – я упал без сознания. Звуки выстрелов, голосов и запах серы смешались воедино и рисовали в моем умиротворенном подсознании свои картины. В кромешной тьме я чувствовал, как из меня уходит жизнь. Сердце начинало биться медленнее, порядок мыслей утихал, а желание жить стало безучастным. Я чувствовал, как теплая кровь течет из ран под моим мундиром. Я лежал, теряя жизнь, и ничего не мог с этим поделать. Если бы только человек знал, как он беспомощен перед смертью! На миг мне даже показалось, что я увидел смерть. Я видел ее тень, несмотря на то, что кругом были сумерки. Спокойная, она бесцеремонно наблюдала, как ее армия пополняется с каждым мгновением.
Та еще педантка, эта смерть! Приходит всегда вовремя вне зависимости, ждали вы ее или нет.
Очнулся я уже в госпитале. Голова раскалывалась, а руку будто заново пришили. Было больно глотать. Светлый цвет резал глаза. Ужасная атмосфера царила вокруг. Медсестры в белом только прибавляли ужаса, будучи нашими же спасителями. Прямо как Бог.
Как после мне рассказали, мне повезло, тот бой длился 6 часов кряду, река поменяла свой окрас на пурпурно-красный, а спас меня Николай Войнов.