Выдуманный жучок
Шрифт:
– Не ври!
– Ты когда-нибудь плакала от голода?
– Нет, только от уколов.
– Не знаю, как насчёт тебя, но котёнок – точно настоящий.
Я думаю пару секунд, потом беру мобильник и пишу папе эсэмэс: «Привези килограмм варёной колбасы».
– Проголодалась? – обрадовалась мама, принеся мне вечером передачу от папы.
– Я – нет. Но ты возьми эту колбасу, порежь и отдай одноухому чёрному котёнку, который живёт во дворе и плачет от голода. Только не перепутай его ни с кем:
Ночью мама забирается ко мне в кровать – лишних коек нет, а спать на стуле не очень удобно. От неё пахнет мылом, но главное – мамой.
– Откуда ты узнала про азбуку Морзе? – спрашивает мама.
– Знаешь, – говорю я, – ты, наверное, права. Это был Выдуманный Жучок. Но от этого он ещё больше настоящий. А ещё знаешь, что? Я никогда больше не буду плакать от уколов.
Про зависть
Послали нас с мамой на УЗИ. Надо подняться этажом выше, в отделение «общей хирургии».
Тамошние дети – здоровые слонята по сравнению с нами, нейрохирургическими. Особенно с теми, кто худой от химиотерапии. Они носятся по коридору, прихрамывая или поддерживая забинтованные руки, катаются по очереди в инвалидных колясках и хохочут над гипсами. У нас в отделении никто не хохочет над проводками, которые из головы торчат, или над капельницами с химией. Ещё у этих есть игровая комната, с карандашами и телевизором, и куча свободного места, чтобы в прятки играть. А мы даже спим с мамами, потому что коек не хватает.
А они всё равно нам завидуют, потому что мы с мамами лежим, а они – без. У них и игровая потому, что они без мам и чем занять себя, не знают.
В коридоре мама вдруг меня придерживает и шепчет:
– Подождём!
– Нам же сказали – в двенадцать.
– Там всё равно очередь.
Мама разворачивается к лестнице. Я заглядываю в «общее». У кабинета УЗИ сидит, положив ногу на ногу, девочка из наших, нейрохирургических. Крутит йо-йо. Всё круглое и гладкое – и йо-йо, и коленка, торчащая из-под халата, и девочкина голова, не прикрытая платком.
Я поворачиваюсь к маме:
– Ты лежишь тут со мной с двух месяцев, когда поставили первый шунт. И всё ещё думаешь, что раком можно заразиться?
– Я не её боюсь, а её мамы.
– Почему?
– Она нам завидует. У нас-то всего лишь шунт…
Мимо нас с гиканьем проносятся «слонята» из общего. Они играют в автобус из двух инвалидных колясок.
– Если ты завидуешь им, – говорю я, кивая на «слонят», – это не значит, что все завидуют тебе.
– Тебе не понять, ты не мама.
– Мама – это кто? Чёрствая завистливая кракозябра?
Я чувствую, что секунда – и взорвусь. Но тут замечаю – по стене ползёт Выдуманный Жучок. Я иду за ним. Он
Мы молча сидим и ждём.
– Началось? – спрашивает Жучок.
– Ага, – киваю я.
Это мы о моём дурацком характере. Только что я спорила с мамой, а теперь сижу рядом с лысой худой девочкой и понимаю: мама права. Они и правда завидуют. И думают, что мы их жалеем. И показывают, что наша дурацкая жалость им не нужна.
– Плюнь, – предлагает Жучок, – ты вон сюда посмотри.
Он осторожно переползает к девочке на рукав халата. Я слежу за ним и вдруг вижу – из кармана у девочки торчит брелок. И не просто брелок – связанный из ниток крошечный Майк Вазовски! Герой моего любимого мультика «Корпорация Монстров»! Я разглядываю Майка во все глаза. Девочка вдруг поворачивается ко мне и спрашивает:
– А что у тебя?
Странно, дети не спрашивают о диагнозе. Это любимая тема разговоров у мам.
– Просто шунт, – пожимаю я плечами, тут же вспоминаю об их зависти и спохватываюсь: – Но нужно каждые четыре года ложиться, чтобы его меняли.
– Мне ложиться каждые четыре недели, – отмахивается девочка, – я спрашиваю, что у тебя на DVD.
Она показывает на DVD-плеер, который сжимает в руках моя мама.
– «Мой сосед Тоторо», «Новые приключения Красной Шапочки», «Мадагаскар», – радостно перечисляю я. – Хочешь, дам посмотреть? А ты мне дашь поиграть…
– Ничего нам от вас не надо, – обрывает меня мама девочки и тянет дочь за руку: – Вставай, наша очередь.
Во взгляде моей мамы ясно читается: «Я-тебе-говорила». Но я думаю о Майке Вазовски. Меня поражает догадка: может, она сама его связала?! Это было бы круто, очень круто.
Они выходят минут через двадцать. У девочки лицо недоумевающее, у мамы – испуганное.
– Что, мне правда лучше? – спрашивает девочка.
– Тише, Анька, не сглазь! – шипит её мать.
Моя мама берёт меня за руку. У неё ледяная рука.
– Надо было выкурить сигарету, – вздыхает она.
Жучок кивает: он знает, какие слабые нервы у моей мамы. А узист не знает: он говорит, что ничего хорошего в моей голове не видит.
Мама зеленеет.
– И плохого тоже, – запоздало добавляет узист. – И вообще, она у вас худенькая такая. Вот перед вами девочка была. Она потолще вашей, хотя и после химии. Всё дело в белковых коктейлях.
Я давно заметила – в больнице всё наоборот. Врачи любят давать советы, как нас кормить. Медсёстры и нянечки – как лечить. Дети утешают мам, а не наоборот.