Выдумщик
Шрифт:
– А, ничего не вышло! – бодро проговорил он.
Я оторопел.
– А что, собственно, тут могло выйти? – удивленно подумал я.
Я, конечно, догадывался, что иногда у мужчин и женщин что-то выходит. Но так – кидаться за первой же и это ей предлагать?! Марамзин, как я чувствовал, никак не был утомлен или огорчен своим неудавшимся марш-броском, их он, как я вскоре увидел, совершал по несколько сотен в день, всегда готовый к победе и ничуть не огорчаясь отказами. Без всякого перехода он с той же энергией заговорил о литературе, с упоением цитировал Андрея Платонова, о котором я раньше и не слыхал, но сразу же был сражен одними только названиями, которыми Володя сыпал, как горохом. «Сокровенный человек», «Усомнившийся Макар», «Впрок», «Ювенильное море», «Луговые мастера», «Река Потудань», «Джан». Володя цитировал огромные куски – я еле успевал их проглатывать, хотя прежде вроде неплохо все схватывал. Надо
Стремительно разговаривая и столь же стремительно двигаясь, мы перешли Карповку и вышли на Кировский проспект. Здесь, у столовой «Белые ночи», Володя вдруг резко затормозил. Мы разглядели интерьер через витрину, быстро вошли и сели за столик, где два других стула занимали морские курсанты, как оказалось, прежде незнакомые. Володя нервно стучал пальцами по столу, а я прислушался к разговору соседей… вдруг поймаю сюжет?
– Вот я – ни за что не хотел в морское училище, ругался с родителями, чтобы туда не идти! – заявил прыщавый курсант. – Все же заставили, пошел. Теперь глубоко страдаю.
– У меня все наоборот, – усмехнулся второй. – Я жутко хотел в училище. Родители были против. Но я настоял. Результат тот же самый, что и у тебя!
Сочувствуя друг другу, они помолчали. Я кинул вороватый взгляд на Володю. Услышал? Усёк? Украл? То же самое я прочел в злобноватом взгляде Марамзина. Мы с ним, как те два курсанта, учимся одному, об одном страдаем.
– Мы должны напиться! – хмуро и решительно сказал Марамзин.
– Что так?
– Надо! – отрубил он. – А то может не получиться!
О том, что «может не получиться», я боялся даже догадываться. Но «остаться на берегу» я не мог: существуют в жизни моменты, когда надо броситься со скалы, даже не зная зачем, – иначе всю жизнь будешь сожалеть о чем-то непознанном.
Подошла равнодушная официантка. Оба курсанта сделали почти одинаковый заказ, ошеломивший меня: я вообще-то выпивал раньше, но не знал, что бывает так.
– Двести грамм водки. Так? – первый курсант словно бы еще спрашивал у кого-то согласия. – Так! – где-то он находил подтверждение своим мыслям. – Две бутылки пива. Ликер мятный, двести. Сто грамм «Спотыкача». И бутылку клубничной настойки! – закончив заказ, он с облегчением откинулся и улыбнулся коллеге.
Второй заказал примерно то же, но уже более уверенно. Официантка записала это все абсолютно равнодушно. Чем же можно было ее удивить?
– Нам, каждому, – то же самое, что и им! – Марамзин указал пальцем на курсантов.
Видно, считал своим долгом быть со своим народом в трудную минуту. Курсанты на нас совершенно не реагировали, словно нас за столом и не было. Впрочем, и мы скоро перестали различать их, а потом и друг друга, а вскоре и самих себя.
Очнулся я почему-то на Марсовом поле. Узнал пейзаж. Происходил ужасный бой, и мы с Марамзиным принимали в нем самое деятельное участие. Какие-то крепкие, большие люди выталкивали нас из узкого подъезда в большое и светлое пространство, выталкивали так, что мы падали. Марамзин тут же пружинисто поднимался и радостно устремлялся туда, где нас уже привычно встречала плотная, мускулистая мужская плоть. Хоть бы женская была! При одном из штурмов нам удалось нанести несколько хлестких ударов по врагу и получить в ответ удары просто-таки сокрушительные. Потом нам заломили руки и снова выкинули с крыльца. Некоторое время мы отдыхали на траве, и Марамзин снова поднялся. Я шел за ним, челюсти ныли в ожидании новых ударов. «Вот, оказывается, какой он, путь в большую литературу! Кто бы мог этого ожидать?» И – новая яростная стычка. При этом, что интересно, часть мыслей текла спокойно и ровно, как освещенные закатным солнцем кучевые облака, которые я с умилением наблюдал при очередном нашем отдыхе.
– Куда же мы все-таки так рвемся? – проплыла неторопливая мысль.
Видимо, под воздействием побоев я начал постепенно трезветь.
Реальность удалось восстановить значительно позже и далеко
И мы сделали это! В какой-то момент ряды защитников торфяного техникума поредели, и мы прорвались туда! Реальность, как всегда, сильно уступала мечте. В тусклом маленьком зале под аккордеон танцевали несколько женских пар, весьма блеклых и далеко не молодых. Мужчин почему-то совсем не было – видимо, все были брошены на битву с нами, теперь на перевязке. Но даже при такой ситуации на появление таких героев, как мы, никто из танцующих абсолютно не прореагировал, никто даже не повернул головы! Мы были оскорблены в «худших своих чувствах»! Эта фраза появилась именно там, хотя использовал я ее значительно позже. Вот так, с кровью, они и достаются! В те годы я фразы больше копил, пока не находя им достойного применения. Но посетили торфяной техникум мы не зря! Правда, мужчины вскоре появились и таки выкинули нас, уже окончательно. Как же тут блюдут нравственность торфяного техникума! Даже трудно себе представить будущее его выпускниц. До прежнего яростного сопротивления мы, достигшие мечты, уже не поднялись и в этот раз оказались на газоне как-то легко.
Тут Володя вдруг радостно захохотал и стал кататься по траве.
– Колоссально! – повторял он.
Эти его мгновенные переходы от ярости к восторгу вселяли надежду, говорили о безграничности его чувств.
– Колоссально! Забыл! У меня ж дома отличная деваха лежит – а я тут кровь проливаю!
И мы захохотали вдвоем.
– Пошли! – он решительно поднялся.
Почему я должен был с ним идти, я не понял, но противиться его энергии мало кто мог. Мы пришли в красивый зеленый двор на Литейном. Большие окна квартир были распахнуты. Какой был вечер! У него оказались две комнаты с балконом на третьем этаже, вровень с верхушками деревьев. Нас действительно встретила высокая, слегка сутулая, хмурая девушка. Как он мог такую к себе заманить?
– Ага! Друга привел! – произнесла она мрачно и многозначительно.
Сладкое предчувствие пронзило меня. Однако Владимир почему-то не уделил ей никакого внимания и, резко убрав ее со своего пути, кинулся к столу. Там стояла маленькая старая машинка с уже ввинченным листом. Без малейшей паузы он стал бешено печатать на ней, со скрипом переводя каретку с конца в начало строки. Вдохновению его не было конца. Девушка, зевнув, закурила. Владимир полностью игнорировал нас.
Я уже устал от этих его резких «поворотов винта». Я ушел в соседнюю маленькую комнатку и там на детском диванчике уснул. Проснулся от ритмических механических скрипов в соседней комнате. Но то была не машинка! Природа этого скрипа сбила с меня весь сон! Я даже сел на диванчике и слушал, замерев. Скрип пружин (а это, несомненно, был он) становился все ритмичнее, учащался. Потом вдруг резко оборвался – и тут же, без малейшей паузы, раздался стук пишущей машинки! И действительно, на что еще, кроме этих двух упоительных занятий, стоит тратить жизнь? Эту простую, но гениальную истину я осознал именно в ту ночь! Через некоторое время стук клавиш замедлился, оборвался – и тут же вновь сменился скрипом пружин. Чем сменился скрип пружин – я думаю, ясно. Вот это человек! Жизнь его совершенна! Наконец-то успокоившись, я счастливо уснул. Утром я застал только девушку – Владимир уже стремительно умчался по своим делам.
– А когда он вернется, не сказал? – ради вежливости поинтересовался я.
– Думаю, он сам этого не знает! – улыбнулась она.
«Надеюсь, он не в торфяном техникуме?» – подумал я.
– …Велел мне вас развлекать до его прихода, – опять хмуро сказала она.
Дождаться Володю у меня не было сил, поскольку я потратил их.
Зимой я вдруг встретил его на улице: он шел стремительно, деловито склонившись, широко размахивая локтями, челюсть его была целеустремленно выставлена вперед, и даже острый нос уточкой, бледный от волнения, казался каким-то целенаправленным.