Выгодный жених
Шрифт:
Сам предложил Эрмитаж. Там он тоже не был лет двести. Повод совместить приятное с полезным. К тому же искусство будто бы имеет свойство облагораживать душу, а это кстати: после такого удара по лучшим чувствам и трепетным эмоциям.
Надежда не возражала: Эрмитаж так Эрмитаж. Егоров был молчалив. Как-то расхотелось ему говорить. О чем?
Входя в музей, вспомнил, что прочел в газете «Мой район» репортаж об эрмитажных кошках. Будто там их официально пятьдесят штук. В штате, типа. В смысле, на довольствии: на такое количество зверей выделяется жратва. А кошки в благодарность
Очень жаль, что Соколова оказалась мошенницей...
Она тоже была в этот день замкнутой и молчаливой. Чувствовала, что с Паулем что-то не то, но объясняла это «не то» по-своему.
В Эрмитаже все было по-прежнему. Полно посетителей и целое море шедевров и ценностей. Экскурсовод втолковывал курсантам (кажется, тем же, что были накануне в Русском), что, если у каждого экспоната задерживаться на одну минуту, на осмотр коллекции уйдет одиннадцать лет.
«Строгого режима»,— усмехнулся про себя Егоров. Даная, блудный сын, красные танцующие люди, мужик, разрываемый змеем, мумия лошади, огромные вазы из малахита — все на месте. Вокруг «Мертвого мальчика на дельфине» крутился Любимов, подмигивал. Егоров отстал от Надежды, сделал вид, что рассматривает мальчика.
— Все, Сергей Аркадьевич,— шепнул Любимов.
— Что такое? — напрягся Егоров.
— Она не мошенница. Информация липовая.
— Правда?!
Он знал это! Он ей верил! Мир вокруг мгновенно изменился. В душе зазвучала музыка. Даже мертвый мальчик с дельфина показался живым.
— Настоящих уже вычислили,— добавил Любимов.
— А я вам что говорил! — чуть не закричал Егоров.
В ногах появилась легкость необыкновенная — вслед Надежде Егоров был готов скакать как... как Пушкин!
— Я бы не спешил ей признаваться,— остановил его Любимов.
— Почему? — удивился Егоров.
— Она вам, вижу, нравится... — начал Любимов.
— Прекрасная женщина! — воскликнул Сергей Аркадьевич.
— Потому-то неизвестно как отреагирует,— продолжил Любимов.— И еще...
— Что «еще»?
— Как к милиции относится,— закончил Жора.
— Нормально относится! — вспылил Егоров.— Милиция помогла воду в садик дать! И вообще она... законопослушная гражданка!
— Я бы на вашем месте в Африку вернулся. Срочно, под любым предлогом.
— Так ведь... — Егоров растерянно развел руками. Он вдруг почувствовал себя стариком. Будто он помолодел на несколько лет за эти два дня, а сейчас, за две минуты, постарел на несколько десятилетий.
— Пусть все уляжется,— обосновал Жора.— После объяснитесь.
Егоров его не слышал. Велел сухо:
— Через полчаса позвони мне.
— С билетами я решу, будут, как настоящие,— деловито продолжал Любимов.— В аэропорту
— Ты на машине?
Любимов кивнул.
— Ну, встань там справа...
Идя к выходу, Любимов притормозил у скульптуры с другим мальчиком. Его привлекло название: «Мальчик, вытаскивающий занозу».
Любимов усмехнулся.
Операция по вытаскиванию «Занозы» вступала в решающие стадию.
Кто действительно был в Питере в натуральную величину, так это не ангел, а Пушкин Александр Сергеевич, но не тот, что во дворе своего дома, и не тот, что машет рукой на площади Искусств, а тот, что скромно высится в маленьком сквере на Пушкинской улице. Сквер этот облюбовали две группы граждан.
Во-первых, местная полубомжеватая публика, вдохновляющая себя на дальнейший ивдерес к жизни настойкой боярышника и стеклоочистителем «Снежинка».
Во-вторых, с недавних пор сквер стал местом встречи петербургских растаманов. Береты красно-желто-зеленых полосок — рекламирующие не светофоры и, соответственно, не ГАИ, а флаг государства Ямайка. Одежды типа «хламида», тонкие многочисленные косички-дрэды. Песни Боба Марли из магнитофона и прочие составляющие растаманской культуры. Это к ним Александр Сергеевич обращался в «Здравствуй, племя младое, незнакомое»...
Две группы граждан особенно не враждовали, а иногда и имели точки пересечения: кое-кто из детей алкоголиков носил «семафорные» береты.
Из сквера идеально просматривался вход в маленькую частную гостиницу «У Сергеича», а с помощью хорошего бинокля можно было рассмотреть, что происходит в номере, где квартировала Заноза.
Никита Уваров выбрал маскировку под растамана. Нацепил берет, дурацкую хламиду, парик с косичками, взятый напрокат в театральной студии. Даже забавно. И растаманы оказались ребятами неплохими. Слегка заторможенными, но добрыми.
Такси тормознуло у самой ограды сквера. Когда Заноза, опершись на руку галантного Юкио, выбиралась из автомобиля, Никита запросто мог к ней прикоснуться. Это, впрочем, было не нужно. Важнее было услышать, о чем они говорят.
— О, Юкио, у нас завтра трудный день. Послезавтра свадьба, нужно успеть обзвонить всех гостей! Ляжем сегодня пораньше, да? Закажи в номер пару бутылок шампанского... Лапушка, снусмумрик мой желтенький...
Кроме снусмумрик, Никита ничего не понял.
Он подождал, пока японец с «невестой» не поднимутся в номер, а потом звонил в дверь: примут ли «У Сергеича» делегацию богатых растаманов из Австралии?..
Нэцке, амфоры, навигационные инструменты Крузенштерна, античные статуи, мазня авангардистов, нефритовые колонны, флейта Пана, портреты героев двенадцатого года в одноименной галерее — все на месте. А сердце не на месте.
Надя смотрит с немым вопросом.
И никакие слова в голову не приходят. Только глупости всякие.
— Надя, а ведь Екатерина Вторая в Эрмитаже умерла?
— Она... эээ... — смутилась Надежда.
— Наденька, я знаю, что императрица умерла в туалете! Но ведь туалет находился в Эрмитаже?