Выкупи меня
Шрифт:
Но я молчу, а Аристарх беззастенчиво целует мою шею, плечи, рукой пробирается к груди и накрывает её, довольно чувствительно сжимая…
Правильно, чего ему стеснятся. Он же барин перед прислужником. Тискает свою игрушку, как хочет. Нахожу ладонь, которая всё ещё сжимает мою талию, вцепливаюсь в неё ногтями изо всех сил. Не жалею!
Но он не реагирует вообще.
Нет, плотоядно ухмыляется. Лишь оттягивая время полного пожирания.
— Да, расскажешь потом, — говорит Глебу. — Сейчас расскажи Нике то, о чём мы говорили…
Глеб кивает и требует:
— Посмотри на меня,
Вскидываю взгляд…пугаюсь и, впервые радуюсь, что меня держит Ресовский.
Глеб… он… он колючий, холодный, и взгляд у него — полосующий, кожу с костей снимающий, как скальпелем…
Как вообще можно быть рядом с таким мужчиной? Любить его? В этот момент мне становится жалко Алёну… Хотя… ведь она же не жалуется. Более того, выглядит довольной и счастливой. Наверное, каждому своё. Мне так бррр… Жуткий!
— Ника, ты должна знать — Аристарх не отдавал приказ убить Вадима. Он вообще ничего не знал о вашей идее с побегом.
— А вы… то есть ты… знал?
— Я знал. И курировал всё с самого начала… И это я… — холодею, поскольку доходит, какой будет следующая фраза, — подстрелил мелкого. То было моё решение. Осознанное. Потому что так лучше для всех.
Сейчас я даже радуюсь, что меня держит Аристарх — большой, тёплый, домашний. Я сама приникаю к нему, прячусь, чураюсь того, другого. Он — страшный! Сейчас довольно скалится. Монстр! Убийца! Интересно, а Алёна знает? И как бы она отнеслась?
Глеб усмехается, притом невесело.
— Нарисовала себе ужасы? — говорит он. — Вы, девочки, это умеете. Но на самом деле, Ника, тебе придётся смириться с тем, что таким образом я спасал Вадима.
— Спасал, убив? — ёжусь я.
Даже произносить такое неприятно. Холодом дерёт по позвоночнику. Я ощущаю благодарность за горячие поцелуи и жаркие объятия, которые есть у меня сейчас.
— Выслушай сначала, — Глеб садится в кресло напротив, — а потом будешь казнить или миловать. Договорились?
И рассказывает.
Оказывается, почти с самого начала, когда мы с Вадимом только готовили наш побег, Темников заметил странную активность. Какие-то люди — мрачные типы — следили и за мной и за Вадимом. Но поскольку рядом со мной всегда была Алёна и люди Ресовского, то за мной следили менее внимательно. За Вадимом, который ничего и вовсе не подозревал, тщательнее.
— Но зачем? — прерываю я. — И кто они вообще такие?
— Не поверишь — я задавал себе те же вопросы. И это притом, что я — умею копать. Однако хорошо копать, когда ты хотя бы примерно знаешь направление. Предполагаешь цели. А тут — я терялся в догадках. Рабочей версией выбрал месть. Мелкий не раз ставил системы слежения богатеньким — кто-то пас своего мужа, кто-то вычислял жену. В любом случае, если информация вдруг выплыла наружу, сторона, за которой следили, могла серьёзно обидеться. Туда и начал рыть. Благо, богатых клиентов у Вадьки оказалось не так уж много.
Дальше идёт скучная сухая информация — проверки, поиски, сбор и сортировка…
— Всё это немилосердно жрало время, — тоскливо признаётся Глеб. — И уводило по ложному следу. О том, как я ошибся, понял лишь, когда увидел тебя на пожарной лестнице.
— Почему понял? — недоумеваю я.
— Потому что заметил
Рыпаюсь, хочу обернуться, чтобы заглянуть в глаза Аристарху. Чтобы понять — это всё ещё игра? Или правда? Но мне не позволяют повернуться.
Удерживает крепко, покусывает шею, мешая вертеть ей. Всё, что я могу, смотреть прямо перед собой — на Глеба.
— Но размышлять и анализировать снова было некогда. Я вырубил того гада, и в этот момент — мигнул сигал. Старомодный. Зеркальцем. То была отмашка на устранение. Счёт шёл на секунды. Но их хватило, чтобы понять — если выстрел сейчас не прозвучит, то, скорее всего, задействуют план «Б». И тогда я точно не смогу спасти его…
— Я по-прежнему не понимаю — что это за спасение. Ты ведь всё-таки выстрелил. Вадим упал. Я сама видела дырку у него во лбу. И кровь… Вокруг всё ею залило. У меня платье пропиталось насквозь.
Вспоминанию, и меня снова передёргивает. А ещё обдаёт холодом и запахом тёплой крови — тошнотворным.
Аристарх, чутко уловив изменение моего настроения, шепчет на ухо:
— Тссс… Тихо-тихо, Сахарок. Успокойся. — И гладит по спине, по волосам, как маленькую.
— При попадании в голову выживают всего три процента пострадавших. Имеется в виду — полноценная жизнь, а не существование безмозглым овощем. Но если пуля пройдёт по касательной, серьёзно не повредив мозговые центры, то шансов становится намного больше и процент выживаемости выше, — всё это Глеб произносит совершенно ровным, безэмоциональным тоном, будто зачитывает страницу учебника. Но в определённый момент — ломается: судорожно сглатывает, сжимает кулаки. — В общем, у меня получилось. В больнице мелкий. И врачи даже дают неплохие прогнозы.
У меня словно тяжеленая плита с плеч падает. Дышать становится легче, а слёзы текут по щекам самопроизвольно. Мне хочется броситься Глебу на шею и бесконечно благодарить. Но меня, конечно же, не пустят.
Размазываю слёзы, пытаюсь собрать мысли в кучу и выстроить их в логическую цепочку. Мне нужно завершить картину, найти последний пазл.
— Но ты выяснил, что им было нужно? Зачем они стреляли в Вадима?
— Ни что, а кто, — говорит Глеб, не сводя с меня своего взгляда-скальпеля. — Ты, Ника.
— Но зачем? — недоумеваю я.
— А вот это ты нам сейчас и объяснишь, Сахарок… — раздаётся над ухом, а у меня внутри всё обрывается и летит в пропасть… И тяжесть наваливается вновь.
Рвусь, хочу уйти, скрыться, выплакаться. Если мне не верят, если думают обо мне плохо — объяснять бесполезно.
Но всё мои попытки вновь оказываются тщетными. Наши силы слишком неравны. Я лишь бьюсь раненной птицей в силках.
— Ну вот, опять мокрота, — Аристарх почти воркует и бережно вытирает мои слёзы. — Успокойся. Соберись и расскажи.