Выкупленная родная семья
Шрифт:
Кажется, я в первый раз вижу, что Мирон вышел из себя.
— Иван сказал, что ты переписал на себя Матюшку незаконно, — глубоко вздыхаю, — что ты донор и не имеешь права. Он предлагал вернуться к нему…
— А ты? — быстро переспрашивает Красильников.
Злобно хмыкаю.
— Да я на пушечный выстрел не хочу к нему подходить! Родителям тоже придется рассказать правду. Останется только верить, что отца это не убьет. Но тайны становятся опасными.
— Вашу безопасность я теперь обеспечу.
Глубоко
— Расскажи, как всё произошло?
Вижу, как сильные пальцы еще крепче сжимают руль.
— Пока я разговаривал с твоим отцом, бабушка решила вынести Матвейку на улицу. Иван встретил их у крыльца, и она без задней мысли отдала ребенка. Зашла, сказала. Я тут же выскочил следом. Но увидел только бампер хорошо знакомой машины.
— Что?
Мирон горько усмехается.
— Именно я покупал этот белый седан. В нем была Сюзанна.
— Они спелись!
— Да, — кивает мужчина, — ваш дачный поселок я знаю, поэтому двинул по другой дороге и перекрыл им выезд. Бывшая даже не вышла из машины, испугалась. Но не посмела заблокировать двери. Я взял сына, коротко переговорил с Иваном. Всё. Не тронул его, только потому что главным был малыш.
Не дышу. Волна счастья отступает, в голове начинают зудеть вопросы. Что же будет? Суд? Красильников — родной отец Матюшки, но ребенок родился в браке с Иваном. На его деньги велись процедуры в клинике.
— Мирон, ты защитил ребенка, как и обещал… Но что теперь будет?
— Судя по всему, Иван и правда хочет забрать Матвея. — рассуждает мужчина.
Обнимаю себя руками. Не могу понять его настроение по голосу.
— Как ты считаешь, у него есть основания?
Мирон трет переносицу кончиками пальцев.
— Свое мнение я мог бы выразить только словами, не предназначенными для твоих ушек. Он не получит этого ребенка.
Видимо, под словами он имел в виду мат. Но меня сейчас меньше всего волнует лексика.
— А что вероятнее всего по закону? Ты правда поступил не по правилам, когда регистрировал Матвея?
Он поднимает лицо, и почему-то оно кажется не совсем добрым.
— Вся процедура оплодотворения была не по правилам. Донор должен был быть реально анонимным. Но тогда Иван хотел своего человека, и нюансы его не волновали.
— Мне говорили другое, — теперь я опускаю глаза.
— Неужели Иван настолько заслуживал доверия?
Морщусь, не понимаю, к чему он.
— Я знала его давно, мы несколько лет встречались до брака. Да ты и сам в курсе. Это же был Ваня! Как можно было заподозрить его в интригах?..
Мирон смеется в ответ. Опять не понимаю, с добром или злом.
— Вы стали самой нормальной в мире парочкой, — говорит он, — все как у людей. Вот только рафинированный муженек хочет совсем другого.
Меня
— Прости.
Одно слово заставляет резко вскинуть взгляд в зеркало. Мирон Красильников никогда не извинялся за свои правдивые шутки.
— По сути так оно и есть. — морщусь.
— Я и сам хорош. — снова удивляет собеседник.
— Ты жалеешь о сделанном? — решаюсь спросить.
Мирон усмехается.
— Раз уж пошел откровенный разговор, — начинает он, — скажу. Нет. Я это окончательно понял сегодня. А еще осознал, что мы натворили. Знаешь, один умный друг посоветовал мне. если я уж соглашусь на просьбу Ивана, держать вашу семью под контролем. Я безумно благодарен ему за такую мысль. Если бы я сейчас был где-то за границей… Иван издевался бы над вами.
Он говорит бесцветным тоном, без всякого самолюбования. Не строит из себя героя. В его голосе даже есть страх.
— Я тоже благодарна твоему другу…
— Когда-нибудь вы познакомитесь. У них с супругой есть дочка, на полгода старше Матвея.
Заявление, конечно, внезапное. Не о малышке и ее возрасте, а о знакомстве с ее родителями. С чего бы Мирону нас сводить? Мы-то не супружеская пара. Разум твердит логичные вещи, а сердце вздрагивает надеждой. Какой? Сама пока не понимаю.
— Уверена, они хорошие люди, — отвечаю нейтрально, — хотя я теперь вообще не ручаюсь, что могу разбираться в характере человека.
Мирон посмеивается и говорит без сарказма.
— Человек вообще непростой зверь. А самое главное, ему свойственно меняться.
— Думаешь, Иван изменился? Ну почему?! Хотя мне трудно понять, как я могла так ошибаться в нем… Но и он уже взрослый, чтобы кардинально меняться.
Мирон ловит мой взгляд в зеркале. Оказывается, его серые глаза становятся такими глубокими, когда не щурятся от насмешки. Завораживают и успокаивают даже. Раньше мне все время хотелось опустить глаза при нем. А сейчас я смотрю и хочу, чтобы зрительный контакт не прекращался.
— Да, Ване немало лет. Но впервые перед ним замаячили большие деньги. Так сказать, в руки приплыл шанс. И ведь делать ничего не надо было — родственник сам на него вышел. Только предъяви малыша. Большинство парней его возраста уже имеют двух, а то и трех. А у Ивана сработал закон подлости. Вот товарищ и пустился во все тяжкие.
Глаза Мирона дергаются лишь для того, чтобы скользнуть по моему лицу. А вот мои шире распахиваются.
— Но план ведь развалился? Чего ему еще надо?
Я до сих пор не могу отойти от подлого поступка законного супруга. Но факт, что малыш ему «не пригодился» по сути играл в мою пользу. Уж лучше мы Ивану были бы не нужны, чем вот так, как сегодня.