Вынуждающие обстоятельства
Шрифт:
Vise i ne tugujem.
Pitam samo da l’ si sama
Ljude koje ne cujem.
Lane moje nocas kreni
Nije vazno bilo s kim.
Nadji nekog nalik meni
Da te barem ne volim.
В конце были аплодисменты. Я еще умудрялся отвечать что-то, хотя давно был должен сорвать голос из-за большой нагрузки.
Никто из посетителей не привязался к тому, что песня была исполнена на непонятном им языке. Одна только Ласса насторожилась:
– Мирпуд, надеюсь, ты не энглише пел?
– Нет. Это
Гиена успокоилась:
– Ты как всегда на высоте, Мирпуд. Откуда ты только знаешь такие красивые песни?
Я усмехнулся:
– Так я же менестрель.
– И причем исполняешь то, что я никогда раньше не слышала.
Ну конечно, я же современной «эстрады» не знаю в принципе. Что мне еще остается делать, как играть то, что я знаю?
Фархад пытался вызвать меня обратно. Я показал на свое горло. В ответ тигр снова показал на меня и сделал перекрещивающий жест. Я нехотя поднялся и подошел к нему. Фархад произнес:
– Сыграй еще одно и можешь идти.
– Но у меня уже голоса не хватит.
– Тогда просто музыку сыграй.
Я со вздохом кивнул и снова задумался, что мне исполнять. В голову пришла композиция «Фламенко» белорусского гитариста Дидюли.
Я начал играть. Пальцы перебирали по струнам, исполняя одну из моих любимых композиций. Постепенно, с каждым новым аккордом, я все сильнее вливался в музыку. Движения становились более резкими и быстрыми. Оставшуюся композицию я уже доиграл под аккомпанемент синтезатора и кастаньет.
Аплодисменты на этот раз были несколько более сдержанными, но мне было абсолютно все равно. Мне хотелось только одного – вернуться в казармы и заснуть. События этого дня уже изрядно утомили меня.
Я показал Фархаду, что собираюсь уходить. Тот дал мне пять монет:
– Твоя сумма. Приходи завтра, заработаешь больше.
Я посмотрел на ладонь. Там лежало пять барра. Две из них я отдал Лассе:
– Отдашь Пульсе.
Магесса кивнула, сунула две монеты в карман и повела меня на выход. Я шел за ней машинально, как на веревочке.
Я плохо помнил то, как мы дошли до казарм. Похоже, мы успели вовремя, потому что часовой на входе ничего нам не сказал, только козырнув.
Пульса нас уже ждал. Взял у Лассы два барра, он начал говорить слегка недовольным голосом:
– Разместить я могу его только в крайнем бараке с Себастьяном. Более негде. И чтобы завтра ушел отсюда, понял?
У меня уже не было сил спорить. Я спросил у Лассы:
– А кто такой Себастьян?
Гиена грустно произнесла:
– Не повезло тебе… Он псих, это одно слово. Впрочем, сам увидишь.
Магесса проводила меня к крохотному бараку, который стоял скромно, притулившись к ограде. Ласса показала лапой:
– Тебе туда. А я пошла спать.
Я по-дружески обнял гиену:
– И тебе тоже, Ласса.
Магесса скромно хихикнула и ушла в казарму тринадцать. Я толкнул дверь и зашел внутрь.
Меня ждало только двое нар. На одних из них сидел поросший мехом крыс, который сидел и что-то бессвязно бормотал. Увидев меня, он произнес, смотря каким-то странным взглядом:
– Лишь продукт редкий поможет вызволить из беды.
Я застыл:
– Эээ, Себастьян? Я Мирпуд. Я здесь только на одну ночь.
Крыс ткнулся носом в ладони:
– Игрой привлечь врага можно, победив его хитростью.
Мне попался местный провидец-сумасшедший. К счастью, тот хоть был спокойный: сидел себе на нарах и бормотал. Впрочем, у меня не было сил вникать в его болтовню. Я лег на нары и заснул. Все, что я успел до этого – положить чехол с гитарой рядом с нарами.
Ночью я проснулся от ощущения того, что раздался какой-то шорох. Я огляделся вокруг своих нар, но ничего не заметил. Себастьян сидел на своих нарах и что-то продолжал бормотать, не обращая на меня никакого внимания.
Теперь я понимал, почему Ласса была не рада тому факту, что я попал в один барак с этим крысом. Не каждый смог бы выдержать то, что какой-то умалишенный сидит и чего-то бурчит. Себастьян не кидался на меня с ножом и не пытался убиться об стену, но мне от этого проще не становилось.
Я перевел взгляд обратно на свои нары и вздрогнул. На противоположной от меня стороне сидела фигура в черном плаще. Я видел только черный плащ и капюшон, надвинутый на голову так, что он скрывал лицо (или морду?) того, кто носил такое глухое одеяние.
Я не был слабонервным, но даже меня такое зрелище впечатлило. Я сдавленно сглотнул:
– Ты кто?
Фигура медленно повернулась ко мне. Сквозь складки капюшона не было видно ничего – одна сплошная чернота на тот месте, где должны были глаза, нос или другие части лица. Капюшон слегка качнулся:
– Тебе нет особого смысла это знать.
Голос у фигуры был неодушевленный, как у робота, с металлическими нотками. Невозможно даже было определить, какой пол был у фигуры. Я попытался задать еще вопрос:
– Я могу знать хотя бы твое имя?
Пауза.
– Или это тоже не должно касаться моих ушей?
Фигура, наконец, подала голос:
– У меня нет имени как такового. Меня зовут по-разному. Дес, Морте, Муэрте, Морана, Смерть. Можешь называть меня хоть Чубайсом, мне от этого не станет ни лучше, ни хуже.
Я снова нервно сглотнул:
– Смерть? Ты из моего мира, что ли?
Фигура качнулась:
– Я не принадлежу к какому-либо конкретному миру. Я везде и нигде одновременно. Я знаю в совершенстве и твой мир, и этот, и еще миллиарды и миллиарды других.