Выполнение замысла
Шрифт:
От Ивана узнал, что Романов, Ксенофонтов с помощниками и охраной возвращались из Москвы в Ленинград. Вылетели, несмотря на предупреждения метеорологов по распоряжению Романова. Тот торопился в Ленинград, и ждать не захотел. Над Калининской областью самолет пропал с радаров и на запросы с земли отвечать перестал.
Еще перед новым годом, (как чувствовал), предложил Ксенофонтову передать мою настоятельную просьбу Романову избавиться от моих записей. После моих напоминаний Петр Петрович улыбаясь, заверил, что никаких моих записок не осталось, а выписки
– Если у тебя остались письменные инструкции Петра Петровича или твоя записи для памяти, адреса, фамилии, телефоны - сожги и забудь. Сам знаешь, сейчас начнут проверять рабочие места, квартиры и изымать все личные и служебные документы погибших и их подчиненных, - пытаюсь инструктировать опера.
– Иван, я даже не знаю, ты относишься к КГБ?
– пытаюсь поймать его взгляд.
– Я числюсь в Общем отделе Обкома, - отвечает, не глядя на меня, - и подчиняюсь, (замялся) подчинялся Ксенофонтову.
– Не упоминай меня, пожалуйста, - предлагаю, - не понятно будет, зачем родственнику Петра Петровича, простому школьнику охрана нужна была.
Иван непонимающе всматривается в меня и нерешительно кивает.
– Он хоть что-то объяснял, зачем ты мне был нужен?
– пытаюсь выяснить свою роль в раскладе Ксенофонтова среди подчиненных.
– У нас не принято задавать вопросы, - отговаривается.
– А сам-то что думаешь об этом задании?
– пытаюсь выяснить, что он будет говорить на допросах обо мне.
– Ты же просил не упоминать про тебя, - смотрит улыбаясь.
– Тебе разве есть чего скрывать?
– Петр Петрович при помощи Григория Васильевича вытащил меня в Ленинград зачем-то. Почему я согласился? Жил бы спокойно у себя дома и навещал его на каникулах!
– притворно сокрушаюсь.
– Как тетя воспримет его смерть? (Вот это действительно беспокоит меня).
– Когда это произошло?
– пытаюсь вычислить, когда «чекисты» начнут шерстить квартиру Ксенофонтова.
– Ночью позвонили в Обком, а утром всем объявили под секретом, - внимательно посмотрел на меня.
Киваю и соображаю: «Сейчас создадут комиссию по разбору дел покойных, назначат ответственных за участки работы, раздадут задания и после обеда или через несколько часов могут навестить квартиру Петра Петровича». Стоит ли мне ехать туда, рисковать неизвестно ради чего? Если там есть тайники, то мне не найти или просто не хватит времени. Зато если меня застанут на чужой квартире, то могут возникнуть лишние подозрения. Но вдруг там сохранились магнитофонные записи? Хотя вряд ли! Ксенофонтов опытный оперативник и не стал бы хранить компромат или секретные документы дома, так как тоже опасался КГБ и знал их возможности при негласных обысках.
– Когда похороны?
– интересуюсь.
– Не знаю пока, но до праздников. Звони, узнаю, сообщу, - встает и протягивает руку прощаясь.
Пожимаем
То, что моя миссия на данном этапе закончена - это понятно, но на бабочку я все же наступил. Горбачева не избрали. Романов, в отличие от моей прежней истории посещал Афганистан. Может по результатам его поездки не будет ввода ограниченного контингента для оказания интернациональной помощи народу Афганистана и десятилетней войны?
Буду жить, как все и на всякий случай готовиться к грядущим неприятностям, связанным со своей попыткой изменить историю Родины с помощью Романова Г. В. или ждать бедствий страны, как в моей прежней жизни.
Похороны.
Хоронили Петра Петровича в закрытом гробу в один день с Григорием Васильевичем. Похороны Романова были общегородскими, и траурные мероприятия были обставлены с помпой. Даже один из девятых классов отправили для участия в массовке для колонны, составленной из учащихся города.
Ксенофонтова провожали тоже с размахом. По-видимому, организацией похорон занимались представители завода, на котором проработал долгие годы погибший. Много было ветеранов и участников Великой Отечественной войны, надевших свои награды. Народу собралось очень много. Даже был выделен Почетный караул - взвод третьего курса от артиллерийского училища. Прощание проходило в заводском Доме культуры. В фойе, украшенном траурными лентами и флагами, стоял закрытый гроб с фотографией покойного, обставленный многочисленными венками. У гроба стояли и сидели многочисленные родственники. Женщины в черных платках плакали.
Мы с тетей стояли в сторонке, не приближаясь к родственникам, коллегам или официальным лицам. Она держала меня под руку, периодически прикладывая платок к глазам, и не могла сдержать слез. По-моему, она не переставала лить слезы с тех пор, как узнала о смерти «родственника». Знал, что у нее слезы всегда близко, но удивлялся, что их оказалось так много. Сам плакать не мог, да и не уверен - сумел бы? Насколько помню, что слезы лил в последний раз только в детстве. Однако траурная музыка заводского оркестра, проникновенные речи выступающих на организованном траурном митинге, слезы женщин и близких друзей покойного и вообще вся обстановка заставила появиться комку в горле и тяжести на душе.
В толпе мелькнул Иван. Мазнул по мне взглядом, но не подошел и даже не показал знаком или движением, что мы знакомы. Не стал подходить к нему и я. Вероятно, он опасался внимания своих коллег, присутствующих здесь. Догадывался о присутствии, но не смог определить среди официально одетых мужчин сотрудников грозного ведомства.
Неожиданно к нам подошел высокий мужчина лет сорока, чем-то похожий на Ксенофонтова.
– Вы новые родственники?
– поинтересовался, пытливо оглядев нас и задержав взгляд на мне.