Выполнение замысла
Шрифт:
Придется идти и надеяться на себя и авось. На трех выражениях держится Россия много веков - авось, небось, и как нибудь, а мне ничего другого не остается.
В воскресенье в двенадцатом часу дня вышел из дверей одного из подъездов Большого дома и, глядя в солнечное весеннее ленинградское небо впервые за долгое время вздохнул свободно и легко. На ум пришли слова кипеловской песни, и захотелось их заорать на весь Литейный проспект:
Я свободен, словно птица в небесах,
Я свободен, я забыл, что
Я свободен с диким ветром наравне,
Я свободен наяву, а не во сне!
Ужасно захотелось мороженого в стальной вазочке из трех шариков пломбира с двойным или тройным сиропом. Оглянувшись на громаду здания, слетел по ступенькам на тротуар и, сдерживая шаг, все же поспешил на розыски ближайшего кафе-мороженого.
В двадцать седьмом кабинете меня встретил молодой, но уже полный парень лет двадцати пяти.
– Соловьев Сергей?
– поинтересовался, не вставая из-за стола, и протянул руку за пропуском, который мне пришлось выписать в Бюро пропусков.
«Старлей или капитан, не велика шишка!» - с удовлетворением отметил про себя. Если бы было что-нибудь про меня серьезное, то наверняка бы здесь сидел, кто постарше и опытней.
– Знаешь, зачем мы тебя пригласили?
– вглядывается в меня.
– Понятия не имею, - мотаю головой и осматриваюсь.
Обычный небольшой кабинет. Стены покрашены зеленой краской. (Кровавых брызг на стенах не видно). На стене портреты Дзержинского и Брежнева. Два стола впритык. Два сейфа. По паре стульев для посетителей у стен. Вешалка у двери. «Кабинет на двоих», - догадываюсь. Только коллеги сейчас нет.
– Расскажи о себе, - предлагает чекист.
Пожимаю плечами и излагаю свою немудреную автобиографию. Затем отвечаю на уточняющие вопросы. Где живу? Почему приехал в Ленинград? Чем увлекаюсь? Как учусь? Что думаю делать после окончания школы?
– Почему не интересуешься вызовом в наше учреждение?
– наконец переходит к делу товарищ Карасев.
– Надеюсь, Вы мне сообщите, - смотрю наивным взглядом на него.
Оперативник вздохнул и задумался. Вероятно, я вел себя необычно для этого заведения, и он пытался выстроить план дальнейшей беседы. «Может, мне надо было показать страх или опаску или наоборот радостную готовность к исповеди о себе и всех своих знакомых?» - гадаю. По дороге сюда строил различные планы на вероятные варианты беседы, но когда оказался в кабинете, то все планы вылетели из головы.
– Сергей, ты должен быть откровенным со мной, - проникновенным голосом вещает «чекист».
– Мне нечего скрывать, - пожимаю плечами, - я все честно Вам сообщаю.
– Есть ли у тебя враги?
– смотрит с хитрецой во взгляде.
– Враги?
– повторяю и задумываюсь.
– Не могу с уверенностью сказать, но вот завистники наверняка есть, - предполагаю.
– Почему?
– лезет в душу.
– Почему не знаю своих врагов или почему есть завистники?
– пытаюсь уточнить.
– И то и другое, - выкручивается.
– Личных врагов не знаю, - признаюсь, - А насчет завистников…?
–
– Разве ты не считаешь врагом Ломова, с которым у тебя произошел конфликт и в результате ты оказался в больнице?
– смотрит с интересом.
– Много чести - дурака считать врагом. Конфликт возник из-за непомерных амбиций Ломова. А в больницу я попал случайно. Мне потом пояснили, что Ломов с друзьями не хотели меня избивать так жестоко. Просто я оказал неожиданно для них сопротивление и всем досталось. Ребята разозлились …. Они сами себя наказали и понесут заслуженное наказание, - спокойно разъясняю.
Оперативник кивает и задает неожиданный вопрос:
– Как ты относишься к КГБ?
– Положительно, - удивляюсь.
– И все?
– удивляется в свою очередь.
– А что еще? Сотрудники КГБ выполняют важные для страны функции и не могут не вызывать ничего кроме уважения, - поясняю.
– Хотел бы работать у нас?
– интересуется.
– Я уже говорил, что собираюсь заниматься радиоэлектроникой или компьютерами и буду подавать документы в институт соответствующего профиля, - напоминаю.
– Нам требуются разные специалисты, в том числе по твоей профессии, - разъясняет.
Задумываюсь: «Как бы отказать тактичнее и не обидеть».
– Думаю, рано еще об этом говорить. Надо окончить институт и понять, что из себя буду представлять, как специалист. Мне было бы интересней придумывать и создавать новое в радиоэлектронике, а не механически пользоваться уже созданным, - признаюсь.
– Хорошо. Я понял тебя, - задумчиво смотрит на меня.
– Твой родственник, к сожалению, сейчас покойный Ксенофонтов Петр Петрович рекомендовал обратить на тебя внимание, как на перспективного кандидата для службы у нас, - сообщает, вглядываясь в меня.
«А вот здесь ты врешь, друг ситный!» - вспоминаю свой разговор с Ксенофонтовым.
– Кстати, как ты с ним познакомился?
– спрашивает как бы, между прочим.
– Я придумал песню о блокаде и передал в Обком Романову Григорию Васильевичу. Через некоторое время получил телеграмму от Петра Петровича с приглашением в Ленинград, - смотрю на собеседника, замолчав.
– Понятно, - произносит и чего-то помечает в листке.
– То есть ты не знал о нем до этого?
– поднимает голову.
– Нет, - мотаю головой.
– А как оказалось, что вы родственники?
– смотрит внимательно.
– Он мне сообщил, - делаю удивленный и наивный взгляд.
– А он откуда взял эти сведения?
– не отстает.
– Не знаю, он не говорил. Поинтересовался нашей родней и нашел пересечения со своей, - предполагаю.
«Чекист» скептически кивает головой и спрашивает:
– А что твои родители на это говорят?
– Отец сказал, что все может быть, так как какие-то родственники жили в Ленинграде до войны, но в блокаду затерялись, - разъясняю.