Выполнение замысла
Шрифт:
– Ну-ну, - скептически хмыкнул Романов.
– Петр Петрович поинтересуется, чему тебя там могут научить, - многозначительно взглянул на Ксенофонтова.
Тот понимающе кивнул. «Это, что? Мне теперь постоянно находиться под колпаком у «Мюллера»?
– мысленно завопил. Не дождетесь! Не собираюсь жить под постоянным контролем посторонних людей и отчитываться куда хожу, чем занимаюсь, с кем дружу и сплю.… Пусть даже этот контроль организован из лучших побуждений. Похоже, у меня вырисовывается еще одна проблема, о которой не подозревал. Надеюсь, что у Ксенофонтова
Некоторое время меня не достают вопросами. Взрослые идут на пару шагов впереди и тихо переговариваются. Стараюсь не прислушиваться, а думать о своем. Вспоминаю об обещании Эдику, ремонте в квартире тети Светы и скором возвращении домой. Маринке и Гульке!!!
При подходе к полянке Романов вдруг оборачивается ко мне и вспоминает:
– Ты песню о блокаде так и не спел! Сейчас, после ушицы как? Споешь? Слушателей не постесняешься?
Улыбаются оба. Киваю, соглашаясь, а сам принюхиваюсь к божественному запаху. Рот мгновенно наполняется слюной.
– Трофимыч, скоро у тебя?
– интересуется Ксенофонтов и направляется к костру.
– Почти готово, - отвечает, шаманивший у котла опытный рыбак.
Романов присаживается за столик, на котором уже стоит стопка пластмассовых мисок, тарелка с крупно нарезанным черным хлебом и тарелка с салатом из огурцов и помидоров. Сверху пучок целых перьев очищенного зеленого лука. Так и захотелось схватить перо и, макнув в солонку откусить, испытав сладко-соленую луковую горечь, которую тут же заесть черным мягким свежим хлебом. Понимаю, что на свежем воздухе аппетит разыгрался не на шутку.
– Игорь! На столе чего-то не хватает, - намекает Григорий Васильевич.
Один из охранников понимающе улыбается и, кивнув головой, приносит из машины бутылку водки, две бутылки лимонада и стопку пластмассовых стаканчиков.
– Вот это дело!
– отозвался от костра Трофимыч.
– Как раз для ухи не хватает!
Взял после разрешающего кивка Романова бутылку, сорвал «козырек» и плеснул в кипящую воду. Сыпанул какие-то приправы, лаврушки и соли. Помешал черпаком. Наклонился и, выбрав дымящуюся головешку из костра, сунул в бульон.
– Все, снимаем, - командует Ксенофонтову.
Вдвоем снимают перекладину с котелком с рогатин и осторожно относят в сторону. В завершении Трофимыч накрывает котелок крышкой.
– Пока настаивается можно отметить удачную рыбалку, - намекает, глядя хитро на главного среди нас.
– Правда, было бы лучше пораньше приехать сюда. Основной клев пропустили, - сожалеет.
– На вечернюю зорьку останетесь?
– надеется.
– Петр Петрович, командуй, - распоряжается Романов.
– Хорошо здесь!
– отметил, задумчиво поглядев в озерную даль.
– Но надо ехать. Дел невпроворот, - отвечает, наконец, Трофимычу.
– Для дома рыба осталась?
– интересуется.
– А как же. Как договаривались, - отзывается довольный мужик, получая стопку с водкой от Петра Петровича и выбрав кусок «черняшки» застыл в нетерпеливом ожидании разрешения
– Присаживайтесь, чего стоите?
– буркнул Романов, неторопливо цепляя ложкой салат и берясь за стопку.
Ксенофонтов, кивнув приглашающе мне, садится за стол.
– Будем здоровы!
– мазнув по мне взглядом, Романов чокнулся с двумя собутыльниками и выцедил водку. (Охране не наливали).
Как и мечтал, выбрал луковое перо и, обмакнув с солонку, зажевал с хлебом.
Как самому молодому, мне пришлось принести тарелку с ухой Романову по намеку Ксенофонтова. Потом уже получать свою порцию. Трофимыч хозяйничал у котла. За столом мы оказались втроем. Григорий Васильевич отказался от второй стопки. Ксенофонтов тоже. Один Трофимыч довольно крякнув, без тоста опрокинул водку в себя и с удовольствием лежа стал наворачивать уху. Охранники ели, расположившись на бревнах.
Уха оказалась божественная! Душистая и наваристая. Омрачали удовольствие многочисленные мелкие рыбные косточки. Но все равно с удовольствием навернул две тарелки и если бы не насмешки старших товарищей над моим аппетитом, то поднапрягшись, мог бы осилить еще одну.
Романов отодвинув тарелку с оставшейся ухой, терпеливо ждал, когда запью обед лимонадом. Ксенофонтов с удовольствием курил.
– Ну, что, поел?
– поинтересовался Григорий Васильевич.
– Исполни свою «Дорогу жизни», - предложил.
Все заинтересованно уставились на нас. Кивнув и отодвинувшись от стола вместе со стулом, опустил голову, вспоминая слова песни и интонации Розенбаума. Тихо начинаю:
На пальцы свои дышу - не обморозить бы
Снова к тебе спешу Ладожским озером
Закончив, поднимаю голову. Все удивленно смотрят на меня и молчат. Только пьяненький Трофимыч не утерпел:
– Хорошая, какая песня! Правдивая. Никогда не слышал. Кто написал?
Вижу - Романов с интересом ожидает моего ответа. «Подозревает в плагиате?» - мелькает мысль. Не доказать и не обвинить.
– Впечатлился военной кинохроникой и вот получилось, - сообщаю, глядя ему в глаза.
Григорий Васильевич вздохнув, отвернулся к Ксенофонтову. Они переглянулись. «Подозрения в присвоении чужого творчества, подрывают веру в мою честность и порядочность», - соображаю.
– Спой еще … свое, - предлагает Григорий Васильевич.
«Не верит в мои возможности самостоятельно сочинять песни!» - догадываюсь. «Как же его убедить? Надо ему спеть песню, в которой большинство слов моих», - решаю и запеваю «Старые друзья» на мотив Любэ:
А ведь когда-то мы могли
Сидеть с гитарами всю ночь
И нам казалось, что всю жизнь
Мы будем вместе все равно…
Серега, Вовка и Андрей.