Выполнять и лукавить. Политические кампании поздней сталинской эпохи
Шрифт:
Сохранение военного положения на заводах, включая наказания за «трудовое дезертирство», тесно связано с культурными характеристиками послевоенной повседневности. А. Чащухин описывает на примере Молотовской области, как пространство городского рабочего барака разрушало сельскую модель культуры его обитателей. Однако он отмечает, что и городская культура при такой скученности проживания не могла сформироваться, поскольку «частная жизнь объективно не могла здесь стать реальностью» [203] . При такой организации городского пространства применение законов военного времени на заводе влияло на все структуры повседневности.
203
Чащухин А. В. Школа 1950-х в процессе формирования городской культуры // Городские миры: опыт гуманитарного исследования. Пермь: Изд-во ПГТУ, 2006. С. 120–121.
Культура военного времени была сродни традиционной модели культуры, в которой общество жестко делилось на сословия, а права и привилегии принадлежали только высшим сословиям, имевшим право в том числе распоряжаться трудом и даже жизнью низшего сословия.
204
Лейбович О. Л. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции. М.: РОССПЭН, 2008. С. 34.
205
Там же. С. 35–36.
Исследования советской послевоенной повседневности раскрывают существовавшую в обществе социальную напряженность. При этом к старым конфликтам добавились новые, связанные в том числе с закреплением работников на эвакуированных предприятиях. Эти конфликты проявлялись в «дезертирстве», падении трудовой дисциплины, в массовых жалобах, обращенных к региональной и центральной власти.
Молотовская область, с одной стороны, была типична для индустриальных районов страны как область с развитой тяжелой промышленностью, полностью милитаризованной, подпадавшей под действия указа 1941 г. о «дезертирах» [206] . С другой стороны, Прикамье отличалось особо крупными масштабами преследования рабочих – «дезертиров». Д. Фильцер приводит данные о том, что «за самовольный уход с предприятий» по стране в среднем на организацию приходилось 10–20 % наказанных работников [207] . А в Молотовской области, например на Чусовском металлургическом заводе, были массово осуждены 2338 рабочих, что составляло 27,5 % общего числа рабочих всего завода [208] . Масштабы наказаний видны и при сравнении цифр, которые приводит В. Земсков. Он пишет, что по всей стране в 1947 г. в связи с нарушением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений» [209] было осуждено 215 679 человек [210] . А на предприятиях Молотовской области в том же 1947 г. в связи с данным Указом осуждено 28 648 человек. Это примерно 13 % всех осужденных по СССР [211] .
206
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26.12.1941 «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий»// Известия Советов депутатов трудящихся СССР 27 декабря 1941 г. Размещен: Библиотека нормативно-правовых актов СССР. http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_4336.htm.
207
Фильцер Д. Указ. соч. С. 221.
208
Справка о результатах проверки и изучения практики отдачи рабочих под суд за прогулы в промышленных предприятиях области и осуждения несовершеннолетних детей. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 442. Л. 150.
209
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений» // Известия Советов депутатов трудящихся СССР 27 июня 1940 г. Размещен: Библиотека нормативно-правовых актов СССР. http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_4252.htm.
210
Земсков В. Н. Указ. соч. С. 45.
211
Справка о результатах проверки и изучения практики отдачи рабочих под суд за прогулы в промышленных предприятиях области и осуждения несовершеннолетних детей. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 442. Л. 148.
Отношения начальников и подчиненных, как и жизнь рабочих, в 1946–1953 гг. можно назвать военными. Несмотря на завершение боевых действий на фронте, война продолжала влиять на жизнь прикамского рабочего. Даже терминология в документах той эпохи показывает преемственность с военным временем: «дезертиры с предприятий» вместо прогульщиков, «дисциплина в отделе» вместо норм и отношений, «пайки», «нормы хлеба», «карточки», «одежда по разнарядке» вместо обычных покупок, «объекты» вместо места работы, «мобилизация» вместо приема на работу.
В послевоенные годы сохранял свою силу принятый в преддверии войны Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», согласно которому опоздания, прогулы и самовольный переход рабочих с одного предприятия на другое серьезно карались. За самовольный уход с работы народный суд мог вынести приговор о тюремном заключении сроком от 2 до 4 месяцев. Прогул без уважительной причины карался исправительно-трудовыми работами по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием
212
См.: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_4252.htm.
213
Там же.
На практике даже через два-три года после окончания войны народные суды и трибуналы были по-прежнему завалены делами о «дезертирах» с работы. Только на заводах им. Сталина, им. Молотова, им. Дзержинского (г. Молотов) в 1947 г. и в первом квартале 1948 г. было составлено и передано в народные суды 6493 дела о прогулах и дезертирстве, а всего по области под суд попали 32 375 человек. За 5 месяцев 1948 г. было отдано под суд 12 643 человека [214] . Наиболее частыми мотивами «дезертирства» были следующие: плохие условия работы стояли на первом месте, отсутствие по болезни, не подтвержденной документами, – на втором, затем примерно в равном количестве следовали поездка в деревню по личным вопросам, перевод на другую работу без личного согласия, опоздание при возвращении из отпуска, из-за отсутствия одежды и обуви, в связи с опозданием поездов [215] . Оформление дел на «дезертиров» велось по наработанному шаблону: «на предприятиях треста “Коспашуголь” и Краснокамской печатной фабрике Гознак изготовлены в типографии специальные бланки – заявления в суд (нужно только поставить фамилию), в которых содержится перечень приложений: 1. Объяснение “прогулявшего”. 2. Справка на “прогулявшего”» [216] .
214
Справка о результатах проверки и изучения практики отдачи рабочих под суд за прогулы в промышленных предприятиях области и осуждения несовершеннолетних детей. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 442. Л. 145.
215
Там же. Л. 150.
216
Там же. Л. 146.
Значительное количество дел о трудовом «дезертирстве» находилось на рассмотрении военных трибуналов, что также было продолжением практики военных лет. Основанием являлся Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 г., ужесточивший уголовные наказания за самовольный уход с работы на военных предприятиях до 5–8 лет заключения. По этим делам судили не народные суды, а военные трибуналы. Разбирательства по «дезертирству» с трудового фронта были основным видом дел, рассматриваемых в трибуналах послевоенных лет. Например, в третьем квартале 1947 г. военный трибунал войск Министерства внутренних дел Молотовской области рассмотрел 965 дел в соответствии с Указом от 26 декабря 1941 г., в то время как на все остальные преступления приходилось только 54 дела [217] .
217
Доклад о работе Военного трибунала войск МВД Молотовской области за 4 квартал 1947 г. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 136. Л. 43.
В борьбе с «трудовым дезертирством» активно участвовали и газеты. Так, орган партбюро, шахткома и управления новых Гремячинских шахт «Гремячинский рабочий» регулярно размещал на своих полосах заметки под таким заголовком, как «Дезертиры производства наказаны». Каждая подобная публикация обычно содержала краткие описания от двух до четырех случаев «дезертирства» и приговоры военного трибунала и народного суда. Большинство означенных «дезертиров» были пойманы в родном селе, куда «они сбежали, покинув работу, демобилизовались» самовольно.
Однако имели место и особые случаи. Так, рабочий оборонного завода им. Сталина А. Дмитриев писал в своем дневнике: «Я, например, уже мог бы быть несколько раз отдан под суд за опоздания на работу, но мне все это сходит, т. к. я это делаю так хитро, что никто даже и не замечает моих опозданий» [218] . Запись от 5 ноября 1946 г. гласила:
«Сегодня опять опоздал на час, но, как обычно, все у меня сошло благополучно. Только в табельной смена не отмечена, так я ее потом отмечу» [219] .
218
Личные дневники А. И. Дмитриева. Дневник № 8 (Записки о жизни). Запись от 04.05.1946. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 6330. Оп. 5. Д. 12. Л. 58 об.
219
Личные дневники А. И. Дмитриева. Дневник № 8 (Записки о жизни). Запись от 05.11.1946. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 6330. Оп. 5. Д. 12. Л. 93– 93 об.
Такого рода записи встречались несколько раз, и всегда Дмитриев оставался безнаказанным. 21 ноября 1946 г. он писал в дневнике, что «сейчас, пожалуй, опаздывать на работу не придется, т. к. в табельной цеха ввели очень строгий учет» [220] .
На самом деле он и потом, например в 1947 г., опаздывал либо вообще не ходил на работу (оформлял отгулы задним числом).
Всем без исключения рабочим, несмотря ни на какие личные обстоятельства, нельзя было покидать место своей работы. Если солдаты-фронтовики возвращались домой, то мобилизованные рабочие после окончания войны годами оставались вдали от своих семей. Особенно жестоким выглядит пример с рабочим завода № 172, у которого в районном центре Нытва остались жена и пятеро детей. Он написал целую серию жалоб, пытаясь вернуться домой:
220
Личные дневники А. И. Дмитриева. Дневник № 8 (Записки о жизни). Запись от 21.11.1946. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 6330. Оп. 5. Д. 12. Л. 96 об.