Выпускной. В плену боли
Шрифт:
— Под стол спрячься, — требует он.
— Зачем? Что ты хочешь?
— То, что надо. Спрячься…
— Если ты разобьешь лампу, осколки будут везде!
— Зато никто не будет следить за нами, как в зоопарке. Я всё равно это сделаю, спрячься!
И стоит мне выполнить приказ, как он подкидывает ложку, пинает как футбольный мяч и прямым ударом бьёт в лампу. Разбивает её. Погружает комнату во мрак. Теперь только экран немного подсвечивает пространство. Но там уже не видно согнутого пополам Демьяна.
— Ну, что, извращенец, насмотрелся?! Вот тебе, — кидает он руку вверх со средним пальцем. Шагает назад и тут же вскрикивает, падая на задницу. Я закатываю глаза. Конечно, он напоролся на осколок.
— Сука…
— Тупая, не забудь… — не могу не добавить, когда вдруг вспыхивает желтоватый свет светодиодной ленты, которая расположена по всему периметру потолка. – Красавчик.
— Не я один её не заметил!
— У тебя от страха мозг потёк?
— А ты страх потеряла? Не боишься, что он как в пиле скажет конечности отрезать?
— Ты пересмотрел фильмов.
— А ты совсем от реальности отбита, — орёт он, а я встаю, аккуратно обхожу осколки, начинаю рыскать в поисках аптечки. – Да не найдёшь ты её.
— И опять ты ошибся, – торжественно достаю ящичек пластиковый, какие можно заказать в любом магазине хозтоваров. Тут тебе и бинты, и шприцы, и антисептики, и даже щипчики.
Смотрю на них в недоумении.
Ощущение такое, что всё просчитано до секунды, что любое наше действие предсказуемо. И это напрягает. Это пугает до колик в животе. Ненормально это.
Я беру ногу Демьяна, нахожу два осколка. Он кстати, даже не дёргается, спокойно переносит операцию, только взглядом раздражённым жжёт.
— Ну, что?
— Ты откуда это умеешь?
— У меня младшая сестра и брат. Основы первой помощи я выучила наизусть. Так что радуйся.
— Мама есть для этого.
— Есть, да, — не продолжаю разговор, запечатываю ранки пластырем и иду искать метёлку.
Мне и тут везёт.
Ну, просто рай какой-то.
– Еду поищи. Думаю, если они планировали наблюдать за нами, как за кроликами, то должны были и покормить.
Демьяну наверняка раньше не приходилось слышать команды от ровесников, он бурчит, но исполняет. Изучает по углам, пока я подметаю. Выкидываю мусор.
Ещё тряпкой прохожу весь пол, чтобы больше не уколоться.
— Это что ещё, мать твою, такое?! — орёт он, а я выжимаю тряпку, сразу иду на звук.
Он нашёл дверь, там кладовка.
Из неё он достаёт небольшой ящик. Тут же лезет обратно, пытается найти выходы, но их нет, зато в коробке есть пачка овсянки и записка закрытая. Я тут же разворачиваю её и читаю.
— Располагайтесь, грешники, это ваш персональный ад, — я читаю и читаю, не могу ничего понять. Грешники. Ад. Это непохоже на ад.
— Тут проём
Он выходит, смотрит в коробку, берёт кашу, поднимает взгляд, тут же выхватывает записку.
— Располагайтесь грешники, это ваш персональный ад. Чё это мы грешники?
— Я не знаю.
— Может, это код какой-то, игра такая.
— Я не знаю, — но ничего хорошего ждать не приходится.
Иду искать кастрюлю, нахожу ещё ко всему прочему сковородку. Бросаю взгляд в телевизор, он словно зеркало отражает всё, что я делаю.
От этого не по себе. Это сковывает движения. Это не даёт расслабиться и почувствовать себя лучше. Но и домой я не хочу. Там меня ждет ремень, доска, молитвы. Пусть лучше в таком аду, чем в свой возвращаться.
Интересно, отец ищет меня? А мать? Волнуется? Сестра, брат? А если я умру, они похоронят меня рядом с бабушкой? Или далеко за кладбищем, словно ведьму?
Плита работает, набираю кастрюлю воды и ставлю на конфорку.
— И что ты собираешься делать?
— Сварить кашу.
— Без соли и молока?
— Это просто еда, но ты, конечно, можешь попросить, чтобы тебе привезли роллов. Может, кто и услышит.
Он хмыкает и снова уходит в кладовку, что-то там рыскает, стучит, порой орёт: «Выпустите!»
Я вздыхаю, уверенная, что это бесполезно. Вскрываю кашу и высыпаю часть в воду, сразу помешивая. Демьян уже стоит над душой, часто дышит.
— Нам надо выбираться отсюда.
— Да что ты?
— У меня самолёт! Меня ждут в институте.
— Могу помочь лишь готовкой каши. Да, самолёт не последний улетел. Ждать тебя не перестанут, не кипишуй.
— Тебе весело, да? Эти апартаменты поди лучше, чем та халупа, в которой живёт твоя семья.
Я помешиваю ложкой кашу, стараясь не обращать внимания на этого мальчишку. Теперь непонятно, как я могла о нём мечтать так долго. Случись чего, и он застрелится, чем будет жить без денег своих родителей.
Демьян возвращается к кладовке, снова начинает стучать по железному люку. Значит, это такой же подвал. И скорее всего окна тут иллюзия. Оставляю кашу и иду к одному из них. Заварено намертво.
— Это всё-таки подвал, — подтверждает мою догадку Демьян, показывает средний палец потолку, садится за стол. Я просто распределяю кашу по двум тарелкам.
Он ковыряется в каше на воде долго, так долго, что я уже успеваю всё съесть. Наверное, его никогда не морили голодом. Он не знает, что такое находиться в экстремальных условиях, он не знает, что такое выживать. Любимый родительский сынок с полным ощущением самозначимости, которое скоро будет растоптано неизвестными похитителями. Что же от него останется?