Выруба

Бутаков Эрик Юрьевич

— Это, мужики, завязывайте курить, — прозвучал из темноты недовольный голос — всегда есть кто-то некурящий. — Сейчас заправляться будем.

— Заправляться будем на выезде, так что курите, мужики, — ответил Валька. — Грейте носы.

Тут же защелкали зажигалки, дыму повисло больше, и красные огоньки замелькали во всех углах, как сигнальные огни встречных самолетов.

— Когда вы, блядь, от рака легких сдохните, наркоманы конченные?! — раздраженно спросил всё тот же голос.

«Не дождешься», «Не надейся», «Не сдохнем» — прозвучало одновременно в ответ в перемешку

со смехом. Стало ясно, что действительно не сдохнут, придется потерпеть.

Накурившись, все опять угомонились, закутались, кто, во что мог, подняли воротники и в полусонном состоянии сопели в темноте.

Заправка. Тормоза. Хлопнула дверь кабины. Скрип шагов. Семеныч открыл дверь снаружи:

— Ермолай, гульдены давай.

Ермолай достал плотную пачку денег из внутреннего кармана, отсчитал, сколько надо крупных купюр и передал Семенычу. Тот проверил, хватит ли — хватит, ещё и останется, пригодятся.

— А вы чё сидите-то? Примерзли? Можно пока отлить — это дело долгое. — Обратился он ко всей укутанной, сонной команде и, не закрывая двери, пошел платить.

Народ мало-мало зашевелился, закряхтел, заурчал, замычал, стал вываливаться из машины, топать ногами, хлопать руками, потягиваться и по одиночке и попарно отходить в сторону от колонок на край заправки к кустам. Окропив снег, попрыгав, заправляясь, все, так или иначе, проснулись. Стали бродить вокруг машины, заглядывая, кто куда, но чаще, открывая кабину, здороваясь с Батей. Шутили. Потом опять все полезли в будку, скользя и оставляя на полу комочки снега. Теперь уже никто спать не хотел — взбодрились, а когда совсем рассвело и в будке стало светлее, выехали за город, и машина запрыгала на неровной загородной дороге, загремели какие-то ведра, канистры, стали валиться вещи и шубы, народ оживился ещё больше, и началось обычное в таких случаях общение. Всё, как всегда:

— Ну, что, мужики, брызнем на дорожку? А, капитан? Для фарту — надо.

— Надо, так надо, — ответил Макарыч и полез в свой видавший виды, побелевший от времени пузатый рюкзак с красным шнуром. Достал литровую бутылку «Столичной».

Остальные тоже засуетились, стали доставать холодные продукты, железные кружки и пластиковые стаканы.

— Яйца вареные кто-нибудь взял?

— Я тебе дам, яйца! Если вареные яйца взяли — всё! Считай, поохотились — удачи не будет — примета такая.

— Да я в курсе. Это я так, на всякий случай спросил.

— Причем здесь яйца? Если вареное мясо берешь — тогда да! А яйца — такой приметы нет.

— Мясо — само собой! Но и яйца — примета плохая. А, ты, что, взял яйца?

— Ленка положила.

— Ну, ебаный в рот — Ленка положила! Всё, хана, дальше можно не ехать!

— Ладно. Мы ещё до места не добрались. Будем считать, что ещё не на охоте. Доставай свои яйца — закусим.

— Я его яйцами закусывать не буду!

— Да не боись, его яйца тебе никто не предлагает.

Хохот. Стук горлышка о кружки, нарезка колбасы, сало, соленые огурцы в мятом пакете, куриные ноги, хлеб ломтями. Чокнулись, подпрыгивая на кочках, проглотили тягучую обжигающую жидкость,

крякнули, помахали ладонями у рта, занюхали горбушкой, закусили кто чем, откинулись, вытянули ноги, закурили. Хорошо, потекло по жилам. В бутылке ещё осталось, а уже хорошо.

Ермолай курил «Marlboro lights».

— О, браток, да тут такими не накуришься. На охоту надо покрепче брать. — Обратил свое вездесущее внимание Вичик.

— Я знаю. У меня в рюкзаке «Прима», а это я так — докуриваю. Будешь?

— Не, спасибо. У нас свои — «Беломор»! Курево богов!

Вичик щегольски дунул в гильзу папиросы, та свистнула в ответ, и он закурил, хотя только что бросил к печурке предыдущую.

— Ты Борю-то откуда знаешь? — нарочно громко спросил Вичик, играя на публику. Публике тоже было интересно — все молчали, курили и разглядывали новенького.

А новенький, как уже отмечалось, отличался от остальных. На нем был не новый, но добротный костюм из шинельного сукна, ичиги из сохатого с толстой самодельной подошвой из покрышки автомобиля с глубоким протектором, вручную вязанный толстый свитер с большим воротником, трижды закрывающим горло, и толстая спортивная шапка из натуральной белой шерсти — если её распустить вниз, останутся прорези для глаз. Рюкзак яркий, заграничный из непромокаемой прорезиненной ткани и карабин в чехле, который он не выпускал из рук, чтобы тот не бился. К тому же все видели, что он оплатил заправку и дорогую нарезку достал закусить на общий стол. Интересный тип. Интересно послушать, что скажет.

— Я с его дочкой живу, — спокойно ответил Ермолай, выпуская вверх струйку дорогого дыма.

— С Иркой что ли?

— Да.

— Дак она же ещё школу не закончила!

— Она уже на третьем курсе института.

— Да ты что? А я думал она всё ещё в школе. Я её помню-то вот такой.

И он опустил руку ниже своего колена.

— Выросла, — как-то со вздохом ответил новенький, прищурился на последней затяжке, наклонился, загасил окурок о подошву и швырнул его к печке, и повторил. — Выросла.

— Быстро.

— Угу.

— И давно живете?

— Какая разница?

— Ну, вообще, я так.

— Давно.

— … - Они посмотрели друг другу в глаза.

— Ну, давайте добьем, — сказал капитан, чтобы сбить непутевый базар, поднимая бутылку. — Чего греть-то?

Снова все засуетились. Повторилось. Опять стало хорошо. Бутылку положили на пол возле печки. Дым выедал глаза, приоткрыли оконце — некурящий, наверное, задохнулся.

— А по жизни, ты, чем занимаешься? — не унимался Пахомов, обращаясь к молодому соседу. — Работаешь?

— Работаю.

— Где?

— В налоговой.

— Кем?

— Заместителем начальника отдела. Налоги собираю, чтобы было чем военным зарплату платить и пенсию. — Парировал Ермолай, предупреждая дальнейшие, ехидные и каверзные вопросы по поводу налоговиков. Видимо не впервой ему уже приходилось объясняться.

Мужики понятливо кивнули. Кто-то улыбнулся — отбрил Вичика.

— А чё у тебя за пушка? — все-таки спросил Виктор.

— «Тигр».

— «Тигр»?

— Угу.

— С оптикой?