Выруба
Шрифт:
Во время вступления, Мамонт всего три раза ударил по тарелкам и один раз наступил на педаль. Потом Андрей затянул:
— У-го-лоо-к Ро-сси-и, О-тчий дом…
— Дынч-бах, дынч-бах. Тададададат-та тада! — ответило из глубины гардероба.
— Где ту-ма-ны сии-ни-е за ок-ноом…
— Бдзынь-бдзынь, бух. Бдзынь-бдзынь, бух! — звенели тарелки, и бухал Большой.
— Где тво-и нем-но-го гру-стны-е…
— Тырррр, тырррр, дзынь. Тырррр, тырррр, дзынь!
— И глаа-за и пее-сни руу-сски-е.
— Тададададат-та тада! Бах-бум! Дзынь-дзынь (на всякий случай).
Короче, чтобы не ломать песню, Мамонта вытерпели все три куплета и припевы, потом сделали перерыв, отобрали у него
В принципе, концерт прошел нормально.
— Чё, вы, ржоте-то, уроды? Я нормально сыграл. Я виноват, что они нихрена в роке не понимают? Чё вы мне гитару не даете? Чё я с ней сделаю? — Мамонт уже порядком набрался. — Аким караульный автомат задрочил — нихуя. А Серёжа гитару попросил — все сразу залупились, как декабристы. Ты расскажи, расскажи писаришка, как тебе полковое оружие доверили, и что ты с ним сделал!
Солнце заливало кабинет огромным жирным лучом. И если б не оконная рама, ограничивающая его почти ровным квадратом на коричневом, блестящем, крашенном полу, оно бы затопило всю комнату, и Аким бы ослеп. Но благодаря раме, квадрат только «дымился» белыми пылинками, улетающими вверх и вправо в открытое окно, меж большими столами, оббитыми сверху дерматином, для того, чтобы лучше писать. Жара. Во всём полку, так называемый, парко-хозяйственный день. Это когда в воскресенье, от нечего делать, офицеры заставляют солдат вытаскивать на солнце свои матрацы, одеяла, подушки и сушить их. А молодежь шкрябает осколками стекла полы, а потом их вновь натирает мастикой. Те, кто поумней, находит себе какое-нибудь занятие и пытаются увильнуть от работы в воскресенье. Вот и Акиму приходится прятаться (или как говорят здесь — гаситься) в штабе, делать вид, что тоже занят, поэтому за него таскают его матрац другие, а у него, типа, работы до хера. В такую жару только на лестничных площадках старых толстостенных домов, как этот двухэтажный «семеновский» штаб, в котором «работает» Аким, и можно найти прохладу. Правда, здесь легкий запах плесени (или прелости), но не противный — скорее, деревенский какой-то. Зато дышать легко и лоб не палит. Каждый звук в таком коридоре отражается громче, каждый шаг и удар входной двери предупреждает, что кто-то приперся, нужно открывать глаза и продолжать делать вид, что что-то печатаешь или малюешь тушью. Достали ходоки! Во! Явно поднимаются к Акиму в кабинет. Берутся за ручку двери, сейчас откроется и кто-нибудь что-нибудь да объявит (чтоб он был здоров!) — чего не спиться людям в такую жару?
— Здорово, сержант, — приветствует Акима жирный, здоровый Зампотыл полка, майор Жидков.
— Здравия желаю, товарищ майор, — отвечает Аким и приподымается со стула.
— Чё, спишь, писарюга-захребетник? — спрашивает зампотыл в своей коронной манере: немного нагло, немного вульгарно, но, зная, что он здесь основной.
— Никак нет, товарищ майор, работы много — шеф задание дал к понедельнику…
— Ты это своему психологу расскажи! — обрывает его майор, грузно садится на стул, снимает свою «крутую», влажную по краю от пота фуражку, обтирает лоб платочком, закуривает сигарету с фильтром и пускает густой дым в толстый солнечный луч. — Давай, не еби мозги, собирайся — поедем.
Ехать куда-нибудь с зампотылом в принципе, а, тому паче, в воскресенье, это означает, что что-то нужно будет таскать, а раз он берет «проверенного писарюгу», значит что-то нужно будет пиздеть. Не было печали! Но зампотыл, считай, второе лицо в полку, и ссорится с зампотылом
— Куда?
— Есть разница? — подняв свои глаза, выпученные, как у Винокура, спрашивает майор.
— В общем-то, нет — я так спросил: что брать-то?
— Ничего брать не надо, — проверив реакцию подчиненного и, поняв, что всё в порядке, ответил зампотыл. — Возьми собой молодого и через пару минут жду вас у КПП. Там «Урал» стоит полный боеприпасов — поедем расстреливать.
— На полигон?
— На директрису.
— Что, из танков стрелять будем?
— Из танков? Тебе бы всё из танков стрелять. Нет — надо караульный запас уничтожить и списать. Патроны отстреляете — гильзы все до одной соберете. Там ещё пару воинов в машине. Ты старший. Проследишь, чтобы ни одна гильза не пропала. Задание ясно?
— Так точно.
— Молодец. Знал, что на тебя можно положиться. За боеприпасы — башкой отвечаешь.
— А оружие.
— Зампотех с нами — это его проблемы.
— Понял.
— Ну, всё — приступай. — Жидков поднялся.
— Сигареткой не угостите, товарищ майор.
— Вы заебали! Свои иметь надо, — полунедовольно сказал майор и вытащил из пачки сигарету. — Помни мою доброту, писарюга.
— Благодарю.
— Да-а, — отмахнулся зампотыл, взял фуражку и вышел.
«Чтоб ты обосрался», — мысленно помечтал Аким, закурил и стал складывать ненужные бумаги в стол.
Забрав из роты счастливого молодого, которому теперь не надо тереть полы, через пять минут Аким был на КПП. «Урал» их ждал. Старший в кабине был старший лейтенант Ткаченко — круглоголовый, белобрысый хохол, ниже среднего роста.
— Чего опаздываем, сержант? — не вылезая из кабины, спросил он через открытое окно.
— В расположение заходил, солдата брал, — ответил Аким.
С младшим офицерским составом, Аким не очень-то любезничал. Шеф именно Акиму поручал расписывать наряды, и если кто его, Акима, из молодых офицеришек пытался построить, тот сразу же улетал в наряд либо на свинарник, либо с дембелями в столовую (а там с ними — вешайся!), либо в самый дальний караул, куда пищу привозят в последнюю очередь. Офицеры это тоже знали (ещё бы!), поэтому с Акимом никто не напрягал отношения.
— Давайте в кузов, — скомандовал Ткаченко и добавил с ноткой оправдания: — У меня тут винтовки спортивные.
— Так точно, — выдохнул Аким. Трястись в закрытом тентом от пыли кузове по военным дорогам — кайфа мало и жарко, но что поделаешь (интересно, что там у него за винтовки спортивные?). И полез писаришка в кузов.
В кузове сидели ещё два молодых паренька, которые, увидев Акима, стали застегивать верхнюю пуговицу.
— Расслабьтесь, парни, — спокойно сказал Аким, уселся на лавку и закинул ноги в новых начищенных сапогах на ящик с патронами. — Курить есть?
Это стандартный вопрос старослужащего (хотя Аким отслужил-то тогда месяцев десять, но все его давно привыкли считать «стариком»). И, не потому что у него нет курить — ему интересно, есть ли курить у молодых и что именно? В зависимости от этого прощупывается нить дальнейших отношений.
— Летёха сказал в кузове не курить, — ответил один из парней, чтобы, типа, предупредить Акима.
— Летёха пусть хуй сосет! — нагло и уверенно и, одновременно, лениво ответил Аким. — Тут я старший. Есть курить?