Вырванное сердце
Шрифт:
– И самое главное, – Власов загнул средний палец, – не упустить того момента, когда твоя Машка квартиру на себя оформит. Надо, чтобы Кузнецов передал другим нотариусам просьбу известить, когда она в какой-нибудь конторе объявится. Я тут же подъеду, её задержу, ну, и мы по-быстрому квартирку на подставное лицо перебросим, а уж потом впарим покупателю. И главное…
Альберт, не успевший кивнуть в третий раз, напрягся.
– В этот раз я требую половину от продажи, поскольку провожу основную работу и подвергаю себя большому риску. – Власов согнул оставшиеся два пальца в один
«Вот козлина, хочет воспользоваться ситуацией. А ты, сучонок, не думаешь, что самое главное – договориться с Машкой и перехватить у неё эстафету продаж. Без меня ты её не уломаешь. Хорошо, что ты не знаешь о моём с ней сегодняшнем разговоре».
— Это надо обсудить с нашим третьим партнёром, – тянул время Змойров. – Это может повлиять и на его долю.
– А чего с ним вообще договариваться, – усмехнулся Власов. – Нотариусов в городе много.
– Ну, если так ставишь вопрос, то мне больше нечего тебе возразить, – усмехнулся Альберт.
Они хлопнули по рукам, и, довольный достигнутой договорённостью, Власов вышел из офиса. После его ухода Альберт выдвинул ящик письменного стола и выключил диктофон, который записывал их разговор с лейтенантом полиции.
«Нет, мент, у тебя своя игра, а у меня своя. Ты, главное, продолжай сливать мне информацию, а уж я побеспокоюсь о том, чтобы себя не обидеть. Пусть Руслан послушает, как ты его кинуть решил. А уж кто кого кинет – ты его, он тебя или я вас всех, там будет видно…»
…Зинаида Фёдоровна ещё долго после ухода Митрофановны осмысливала услышанное от своей бывшей работницы. Всё это никак не укладывалось в голове, но против фактов не поспоришь.
«Значит, он умалишённый. С навязчивой идеей. Столкнулся с женщиной, похожей на жену, и вступило в голову – она! А если сумасшедший, то они не понимают отказов. Страшно».
Мария вернулась с поездки по магазинам и начала суетиться на кухне, приготавливаясь к завтрашнему дню. Периодически она заходила в комнату и спрашивала у Царьковой, не нужно ли ей чего-нибудь. И каждый раз пожилая женщина с трудом сдерживалась, чтобы не посадить дочь рядом с собой и не рассказать ей правду. Сдерживало её хорошее настроение и искрящиеся глаза дочки после совместной поездки с Грачёвым. Было видно, что она с огромным желанием готовится к пикнику, и от глаз матери не укрылось, что дочь резко поменяла своё отношение к этому настойчивому мужчине.
«А может, у них была близость? Она же не приходила несколько раз ночевать. Ходила к нему. Может, она влюбилась? Нет, к чёрту! Я своим молчанием могу сослужить ей плохую службу. Она должна узнать правду и уже сама делать выводы».
За ужином, обсуждая завтрашнее мероприятие, Зинаида Фёдоровна наконец взяла себя в руки и, решившись, пересказала дочери разговор с Дарьей Нужняк.
– Может, это и неправда, – тут же отыграла она немного назад, заметив в глазах дочери налёт отчаяния. – Ты же знаешь, как к тебе и к нему относится Нужняк. Это требует ещё проверки, ведь она могла это и придумать, чтобы
– А мне кажется, я начала его вспоминать, – неожиданно призналась матери женщина, – его руки, губы, даже его запах мне кажется каким-то знакомым.
– Только его? – удивилась Царькова. – А другие обстоятельства? Хоть что-нибудь, что можно проверить?
– Помнишь, я в самый первый день нашей встречи говорила тебе про мужа и дочь, – неожиданно оживилась Мария.
– Да, ты ещё не стала мне про них ничего рассказывать, – кивнула мать.
– Так я потому и не рассказывала, что ничего про них не помнила, – радостно улыбнулась Мария, – знала только, что они у меня есть, но никак не могла припомнить, где живут и как выглядят.
– Что же это получается? – опешила Царькова от такого признания дочери. – У тебя провал в памяти?
– Или вообще частичная потеря, – грустно улыбнулась Мария. – Может, прав Егор про амнезию.
«Всё замечательно, если бы не информация про могилу его жены. Ведь если у него жена умерла, тогда уже неважно, есть ли у дочки амнезия или нет. Она по-любому тогда не его Светлана!»
— Ох, мамочка, как хорошо, что ты у меня есть. – Мария прильнула и обняла Зинаиду Фёдоровну.
Её слова тёплой волной обдали Царькову, на сердце стало хорошо, словно и она окунулась в радостное состояние дочери. Матери было видно, как светится её дочка, ей настолько хорошо, что она даже не придаёт большого значения её словам, которые, по её мнению, в корне меняют ситуацию. Но она не рискнула продолжать этот разговор, чтобы не расстроить Марию окончательно.
«Надо набраться терпения. Может, день-два, и состояние Марии вновь переменится, как переменилось сейчас – от неприятия этого полицейского до практического признания его своим мужем…»
…На следующее утро Грачёв приехал вместе с дочерью, которая, словно обезьянка, сразу же повисла на Марии и ни за что не хотела её отпускать. Даже с бабушкой поздоровалась, не выпуская мать из рук. Было странно и трогательно видеть уже большую девочку, которая всё норовила забраться маме на колени или ходить по квартире, прижавшись к ней щекой, перехватив её в талии своими руками.
Зинаида Фёдоровна про себя отметила, что Настя внешне очень похожа на Марию. Тот же овал лица, разрез глаз. Только цвет глаз у Марии серо-голубой. Впрочем, цвет глаз девочки – карий – был несхож и с отцом, у которого глаза были стального цвета.
Загрузив «жигули», они выехали из города и, не отъезжая слишком далеко, свернули с трассы в охваченный бронзой смешанный лес. Ковёр из ярких листьев уже достаточно пожух; побывав уже под первым снегом, он приобрёл грязный бронзовый цвет, местами, правда, пробивался первоначальный жёлтый и оранжевый, словно у бронзовых скульптур, стоящих в метро и натёртых руками неиссякающего потока пассажиров. Сохранившиеся на деревьях редкие листья немного добавляли ярких красок в эту унылую палитру поздней осени, но всё же уже ничего не могло изменить намерения природы залечь в спячку, накрывшись белым пуховым одеялом.