Вырванные из реальности. Часть 1

Ферима Р.

Боль чувствуешь постоянно, пока не повзрослеешь. Мысль о том, что ты на самом деле никому не нужен, делала из нас зверей, преступников, убийц и воров. Мы были нужны лишь друг другу или, увы, тем, кто хотел нас использовать. Но вот психика нарушена настолько, что слез больше нет! Некоторые мальчишки и девчонки теряли свой путь, убивая себя наркотиками и алкоголем уже в тринадцать-четырнадцать лет. Некоторые, на самом деле, теряли рассудок, и было страшно наблюдать за тем, что видел я в свои тринадцать.

Однажды, сидя в лагерной беседке, парнишка по прозвищу «Зарик» решил рассказать и свою историю. Улыбаясь под «бомбой», (так назывался специальное наркоманское варево), он рассказал об одном своем побеге из интерната. Когда Зарик попал в свой город и

подошел к дому, то увидел, что дверь открыта. Зайдя через веранду, он отчетливо видел, как какой-то пьяный грязный мужик с приспущенными штанами «рвал» его мать. Такое же животное, как и он сам. «Справившись», он встал и, держась за стену, вышел на улицу и сразу опорожнил свой мочевой пузырь. Мальчишку он не заметил. Мать продолжала лежать, неловко барахтаясь и закатив глаза на закопченный потолок. Не знаю, что должно было происходить в голове у этого мальчишки, чтобы он закрыл дверь на огромный погнутый крюк, приспустил штаны и лег на свою родную мать.

Во время рассказа его глаза налились кровью и раздался страшный смех. Все замерли… Я не мог поверить в то, что услышал. Поняв, что рассказал нам свою страшную тайну, он замолчал и резко опустил голову. Я попытался перевести разговор на другую тему, и мы стали обсуждать предстоящий футбольный матч с командой вожатых.

Такие вот матери и отцы, которыми мы, детдомовские, гордились, верили в них и беззаветно любили. С чем можно сравнить то тепло, которое может дать мать своему ребенку? Без этого тепла мы – трупы, живые трупы. Мне быстро пришлось понять, что моя настоящая мать – это та, которая воспитывает, поддерживает, учит, читает на ночь мудрые книги, а главное, всей душой переживает обо мне. Я понял, что мой отец – это тот воспитатель, который заставляет меня учиться, играет со мной в футбол, ходит на рыбалку и искренне верит, что из интерната я, как и остальные ребята, выйду человеком, который никогда не повторит судьбу своих родителей.

Жаль только, что понятие Бога, во время моей учебы в интернате, было исключительно на уроке религиоведения, где красный от крови галстук был выше вековых традиций наших отцов и дедов. Это был тот предмет, который уводил нас от встречи с Господом Богом, превращая веру в идеологию, перечеркивая все святое и светлое, что может быть в мире. Не все пришли к этому, но я убежден, что любой ребенок должен расти в верующей семье. Именно поэтому мама Веры Ваниной так смешила нас, одновременно вызывая ненависть и раздражение. Она была настоящей матерью, совершенно не похожей на тех «матерей», которые приходили к остальным детям.

Не имея возможности из-за полученной травмы и дальше самостоятельно воспитывать дочь, она продолжала любить и заботиться о ней. Государство забрало ребенка, отправив в интернат, но мать не потеряла веры и не опустила рук. Да, это была та самая мать, о которой мечтает каждый детдомовский ребенок. Поэтому мы и ненавидели Веру из-за своей глупой детской зависти. Как много смысла в этом имени и как мало ВЕРЫ было тогда в нас!

Посвящается моим Родителям: Каплунову С.В. Подтяробе П.В. Гвоздецкой А.Т.

Ваня Луковка

Ваня Луковка – его как будто и не было в этом мире, в этой жизни. В нашей жизни… Каждый раз, когда мы с интернатовскими, при встрече вспоминаем школу и ребят, которые с нами учились, то этого белобрысого мальчика никто не помнит. Его, парня с добрым веснушчатым лицом, чуть вздернутым носиком, как и не существовало!

Ванька попал в интернат в возрасте десяти лет. Его отец, как и у многих детдомовских ребят, отбывал наказание в исправительной колонии, и каждый раз, после очередного освобождения, видя родного сына, говорил: «Какой ты, Ванька, у меня большой!» – и не проходило месяца, как он снова возвращался в тюрьму. Мать Вани, как и у тысяч интернатовских детей,

была лишена родительских прав за жестокое обращение с ребенком, за систематические запои, аморальное поведение. Только повзрослев, я стал задумываться о том, что делают родители сотен тысяч детей в то время, как их чада сталкиваются с одиночеством, страхом и болью, – ведь именно эти чувства они испытывают, попадая в такие спец учреждения, как детдома и интернаты.

Помню тот день, когда Ваньку привезли в нашу школу и познакомили с классом, с ребятами, с которыми ему предстояло жить. Помню его – грязного, неопрятного, с заплаканным лицом, стоящего в коридоре у окна во время школьной перемены. Вокруг него кто-то играл в «трусилки» с монетами, кто-то носился взад и вперед, а большинство детей стояли и смеялись над ним. Тогда еще проскочила мысль о том, что Ване всегда будет трудно в интернате. Его слезы, плач, переходящий в истерику, очень быстро начали раздражать и ребят, и преподавателей. Слабых в этой системе не терпят. Начались унижения, избиения. Старшие ребята заставляли Ваню стирать чужие носки и выдумывали всякие издевательства, которые с каждым разом становились все чаще и извращённей, и никто не мог его спасти: пожаловаться – означало сделать свою жизнь в интернате абсолютно невыносимой.

Каждый вечер, после отбоя, из того крыла, где жил Ваня, то и дело доносился плач, крики боли и жестокий смех детей. Ранним утром и поздним вечером он боялся заходить в туалет, потому что именно в это время там собирались старшие ребята, и попадаться им на глаза было нежелательно. У запуганного ребенка отбирали еду, постоянно наказывали. Тряпкой без швабры, беззащитный Ваня вымывал каждый день целый этаж школьного или спального корпуса, а по ночам я видел его в уборной, стирающим свои вещи. Можно лишь догадываться, что чувствовал одинокий ребенок, прогибаясь под жестокой иерархией интерната. Детскому сердцу было тяжело принимать такие правила жизни. Ваня, словно ежик, фыркая и щетинясь, прятался от детей и воспитателей. Да, он научился стирать, научился заправлять постель, убирать за собой, но мальчик никак не мог привыкнуть к издевательствам, избиениям и полному отсутствию поддержки со стороны преподавателей.

Однажды, в столовой воспитатель била Ваньку при всех ребятах. Таким способом она пыталась научить его правильно вытирать стол. Мальчик, конечно, расплакался и крикнул, что он не хочет жить в интернате, что хочет к маме. В столовой на мгновение наступила полная тишина. Воспитатель, преподаватель и, в первую очередь, женщина крикнула ему в ответ: «У тебя нет мамы! Твоя мать – алкоголичка, и ты никому не нужен, поэтому ты и в интернате!» Эти слова задели всех детей в столовой. Не каждому ребенку сироте можно было сказать такое, а порой это было даже опасно. Но этот беззащитный мальчишка промолчал, а его крик и плач сменились на стоны, полные отчаяния. Утирая слезы, он глазами искал того, кто мог бы за него заступиться, но таких не оказалось ни среди учеников, ни среди преподавателей…

А в это самое время в доме, где родился Ванька, уже давно существовал притон. Всего в ста километрах от сына, мать, не просыхающая от алкоголя, смеялась, шутила и радовалась своей никчемной жизни. Ни на миг, не вспомнив о сыне, все пила и пила. При этом, любимая Ваней мама и не подозревала, что просто убивает ребенка, ибо она – его жизнь, счастье и вера. И мальчик не переставал молиться за нее. Людям, как правило, трудно представить себе то, чего они не чувствовали и с чем не сталкивались. Поэтому, мало кто знает, что происходит в стенах детских домов, а особенно интернатов. Дети, которые попадают в такие заведения, остаются одни, и для них очень важно, кто будет рядом, кто из взрослых сможет поддержать и подарить тепло. Воспитатели и преподаватели – это те самые люди, среди них очень много искренних и добрых профессионалов. Но, к сожалению, с детьми годами работают и обозленные, ненавидящие их «наставники», калечащие детские жизни. И как часто руководство учебно-воспитательных учреждений делает вид, что не замечает насилия и жестокости…