Выше головы! (CИ)
Шрифт:
В качестве звукового сопровождения для этих кадров использовалась хрестоматийная речь Люка Рубина: «Новая эра началась не тогда, когда человечество вышло в космос, а тогда, когда оно взяло на себя ответственность за содеянное и начало исправлять совершённые ошибки». Я никогда не понимал, почему в его словах было столько пафоса и напора. Очевидно же, что как только появились реальные технические возможности, сразу же занялись исправлением. Других вариантов быть не могло: всё-таки люди — разумные создания, а не мыши какие-нибудь!
Конечно, были исключения. На Земле ещё сохранялись общины традиционалистов, которые отказывались переселяться на станции.
Терраформирование на Земле — оксюморон, но иначе не назовёшь. Мёртвых областей было так много, что использовались почти те же технологии, что и на Тильде. Впрочем, на Земле было намного сложнее: слишком много сюрпризов сохранилось со времён агрессивного использования. С другой стороны, каждый успешный эксперимент помогал тем, кто начинал с нуля в других звёздных системах.
Таинство воссоздания жизни было неотделимо от искусства станционного садоводства. Микромиры в биофабриках становились испытательными полигонами. Но не только. Кроме лабораторий и цехов для производства продуктов в Садах обустраивали просторные рекреации, где можно было полежать на травке или прогуляться среди деревьев. И не сказать, что было важнее: обкатывать методы, позволяющие возродить родную планету, или сохранять связь с Землёй для каждого человека. И конечно же, Сады помогали в профилактике агорафобии, ведь только тэферы, работающие на поверхности планеты, были защищены от страха открытых пространств.
Хотя бы раз в неделю общение с природой рекомендовали всем взрослым, а детей и подростков водили туда ежедневно. Правда, андроидов А-класса туда не пускали: сначала нас долго готовили к контакту с обычными гражданами, а потом… Но мы не слишком расстраивались: в лаборатории Проф-Хоффа была своя оранжерея и скромный газон. Нас там «лечили» от «амнезии».
Мне никогда не забыть, как я впервые осознал, что подо мной живые существа — сотни тысяч травинок, каждая с порами, корешками, программой роста, записанной в клетках. Сначала я даже испугался этого изобилия. Я привык, что есть братья, Проф-Хофф, доктор Дювалье и ещё несколько человек, а всё остальное — предметы и движущиеся приборы. И вдруг окружающий мир перестал быть пустыней. Лежа на газоне, я погладил пушистую зелёную шкуру — она примялась и вновь распрямилась. Каждая травинка тянулась к потолку, с которого лился свет, и одновременно — вглубь, к воде и питательным веществам. Я чувствовал это бесконечное желание жить и растерялся — так оно было похоже на мои собственные устремления!
В тот момент всё, что раньше существовало для меня только в виде текста, изображений и видеозаписей, обрело объём, глубину, запах и цвет. Всё это стало таким же реальным, как и я сам. Растения, грибы, рыбы, животные, люди — миллиарды судеб, каждая со своим ритмом и смыслом. Океан жизни, который хранил и мою долю.
Наверное, это было одним из первых свидетельств, что сборка прошла успешно: базовая личность начала развиваться. В отличие от логосов мне требовалось физическое подтверждение полученных данных — нельзя было просто загрузить и накапливать. В отличие от камиллов следовало проверить на себе — чужой опыт не годился. Я должен был прикоснуться, попробовать, оценить.
Было приятно вспомнить о флоротерапии. Ряды деревьев и толстый ярко-зелёный ковёр ассоциировались с теми временами, когда не было ни кнопки, ни сомнений в себе. И даже повод, который привёл меня в Сад Восточного сектора, не мог омрачить ощущение жизни вокруг. «Надо будет потом полежать», — пообещал я себе, направляясь в центральный операторский пункт, где была назначена встреча.
Операторскую ограждал строй подсолнухов, а сразу за ним начиналось травяное поле. С «небом» его соединяли струны несущих конструкций. Сад был самым высоким помещением станции — двадцать пять метров от пола до потолочных ламп и более сотни метров вширь. С одной стороны вверх тянулись террасы открытых оранжерей, с другой зеркальные стены цехов отражали колышущуюся зелень, создавая иллюзию простора. Свет обтекал специальное покрытие «струн», и они были похожи на засахарившиеся солнечные лучи. Это было так красиво, что на какое-то время я забыл о цели своего визита — просто стоял и любовался открывающейся картиной.
Высокие подсолнухи покачивались под еле ощутимым ветром. Сердцевина каждого цветка была полна созревающих семян — ещё немного, и можно будет собирать урожай. Не зря эти огромные растения были символом биофабрики: они сочетали в себе живую красоту с пользой, и не важно, что семечки использовали в основном для украшения хлеба да ещё для школьных опытов.
Я вспомнил, что в естественных условиях подсолнухи поворачиваются за солнцем. В Саду движение светила имитировалось настолько, насколько это возможно. Хотел бы я посмотреть, как цветки дружно поворачивают свои круглые чёрные «личики» — словно энергоуловители на подстанциях, ловящие сияние звезды и посылающие его «Тильде», чтобы она в свой черёд превратила жгучее излучение в мягкий свет для цветов и травы…
— Кого-то ищешь?
Миниатюрная худощавая женщина вышла на дорожку перед офисом. Ослеплённый поднебесными лампами, я не сразу разобрал цвета её комбо. Тёмная, почти угольная кожа создавала сильный контраст, и форменная ткань казалась белой. Прищурившись, я, наконец, различил льняной с оливковой оторочкой — значит, оператор биофабрики. И значок «ракеты» на планке.
За женщиной семенил камилл, его контейнер был доверху наполнен фиолетовыми луковичками.
— Мне нужен Симон Юсупов, — объяснил я.
— Папа Сим… — улыбнулась она, поправляя прядь чёрных вьющихся волос, пронизанных сединой. — Он в рубке. Это там, — оператор указала в сторону цехов.
— Странно… Мы договорились встретиться здесь, — объяснил я. — Он обещал меня встретить, всё здесь показать…
— А хочешь, я тебе покажу? Устрою экскурсию!
— Нет, спасибо. Мне нужен камрад Юсупов.
— Из-за Мида? — она нахмурилась. — Даже теперь этот ненормальный портит нам жизнь!
Её полные губы дрожали, выдавая злость, за которой скрывалось бессилие. И создавалось ощущение, что это привычная реакция.
— А давайте вы мне и вправду всё здесь покажете! — предложил я.
Садовница внимательно посмотрела на меня, сощурилась, и вокруг её глаз собрались тонкие морщинки-лучики.
Я протянул руку — жест, неприемлемый для андроида А-класса, но стоило рискнуть.
— Рэй, секретарь камрада Кетаки.
Её узкая, шоколадная сверху и розовая на внутренней стороне, ладонь была очень сильной.
— Клара Чхве, заместитель камрада Юсупова.
Заместитель директора… А прежним заместителем был Просперо Мид — маньяк, которому почти что удалось скомпрометировать «ашек»!