Выше ноги от земли
Шрифт:
6
Саша пила растворимый кофе. Сыпала две ложки сахара, заливала по края молоко. Еще зефир, обязательно ванильный. Зефир был на завтрак, обед и ужин, а бывало, и вместо них. Она ставила перед ноутбуком ленивое питье, подбирала под себя ноги, отламывала от зефира ватку и, растопив ее во рту, облизывала сахарные пальцы.
И он, приходя с рассветом, заставал ее все в той же позе и ругал устало, что она не ела и не спала. Он подходил к ней – слова его тихие сыпались вслед по полу, как сухие листья, – целовал в макушку, скидывал одежду и зарывался в постель. Она зашторивала
– Давай поедем в Париж, – сказала она однажды, так и не сумев заснуть. Саша приподнялась на локтях, запрокинула голову и смочила языком губы, будто пробуя зашедшую мысль на вкус. Лицо ее прояснилось влажной блестящей улыбкой. – Мы едем в Париж!
Саша потрясла Илью за плечо. Потом поцеловала, упала на его грудь и ждала, когда он наконец очнется ото сна.
– Сколько времени? – спросил он, поглядев на часы.
– Прошу тебя, поедем в Париж. Я умру, если мы не поедем.
– У нас нет денег, – пробубнил он, не разбирая идеи и отворачиваясь к стене.
– Отговорки!
Не бросая своей счастливой улыбки, она встала, прошла на кухню, налила полный стакан воды и выпила его жадными глотками. Потом вернулась в комнату и снова нырнула в постель.
– Иля…
Он резко обернулся. Он не спал.
– Что?
Смотреть было больно, и он глядел полузакрытыми глазами сквозь серую мерцающую пелену неслучившегося сна, смотрел на нее со злобой и досадой. Она похудела – он не замечал раньше, насколько сильно: выцвело, осунулось лицо, упали плечи, и голос Сашин от нервной вибрации казался незнакомым и фальшивым. И все же больная худоба нисколько не портила, а только нагнетала ее точную, черно-белую красоту.
– Я вдруг поняла, что нам нужно отдохнуть. Когда у тебя отпуск?
– Сильно ты устала?
– Август или сентябрь было бы здорово.
«Сильно ты устала, сидя месяцами без дела? – повторил про себя Илья. – Август, сентябрь…»
– В сентябре у тебя институт.
– Я решила его бросить.
– Отлично. И что будешь делать?
– Ты сам говорил, что институт бесполезен!
– Я говорил это, когда ты в третий раз решила сменить специальность. Любой институт будет напрасной тратой времени, если там не учиться. Когда ты последний раз была на занятиях?
Саша вырвалась из-под простыни и убежала в кухню, где опять стала пить, проливая на грудь.
– Значит, не институт бесполезен? Это я бесполезна?
Как он не терпел эти моменты, когда любой шаг вел его в западню! Весь мир теперь, казалось Саше, ополчился против нее. А Илья не спешил становиться защитником и, значит, занимал сторону зла. Он все это знал, но играл свою роль. Нельзя было прервать разговор, она – ребенок, не он.
– Ты знаешь, что стоит взять себя в руки, и ты всего добьешься. Ты талантливая, умная…
– Взять в руки?!
Войдя в кухню и увидев, как она прячет заплаканное лицо и трясется мелкой дрожью, он на секунду поверил Сашиным словам, он действительно устал от бесконечных попыток вывести ее из ступора. Он устал от чувства вины перед ней, причину которого не мог отыскать. И сдавался всегда и во всем, признавая
– А что мы будем делать в Париже?
Она молчала, вздрагивая теперь лишь изредка. Илья развернул стул и сел напротив окна и ее силуэта, охваченного дневным светом.
– Пообещай мне, что в Париже ты не будешь грустить.
– Обещаю!
– Или хотя бы плакать.
– К-конечно…
– Или хотя бы будешь иногда радоваться… Смеяться.
Илья говорил все тише. Он засыпал, неуловимо сморенный тишиной потухшей ссоры.
Они поселились на улице Дюперре, в пяти домах от площади Пигаль. Апартаменты занимали последний этаж, и в мансардных окнах можно было разглядеть луковицу Сакре-Кёр. Она была видна всегда непрочно. Июль, предсказуемо жаркий и такой нежеланный в Париже, вдруг загудел дождем и ветром. И в этот июль они приехали налегке: небольшой чемоданчик с сорочками, тонкими платьями и балетками; из теплого был пиджачок и кашемировая водолазка, серая, как у всех француженок. А дождь сыпал не переставая, так что в первый свой вечер они считали капли на стекле и высматривали под низким небом мерклый купол базилики. Можно было выйти на балкончик, где помещалось полтора человека, – они помещались – и наблюдать пустую улицу, пустую баскетбольную площадку в колодце соседнего двора, решетки на витринах кальянных и гитарных магазинов, лакированные двери, прозрачную, как виделось с высоты, брусчатку и множество прочих мелочей, от которых розовела Сашина улыбка.
– Ну вот, ты улыбаешься!
– Я очень рада.
– Предлагаю промокнуть, но найти лучшее в округе крем-брюле.
– Только не сегодня, – застонала Саша. – Ты знаешь, как самолеты выматывают меня!
– Ты предлагаешь умереть от голода в первый же день? У меня уже кружится голова.
– Твоя голова кружится из-за страха высоты и от виски, которым ты накидался в полете.
– Я совсем не боюсь высоты.
– Да ну? А если я сделаю так?
Саша подтянулась на перилах и грудью перевалилась через них.
– Пожалуйста, опустись! – он обнял ее и отвлек от ограждения. – Пойдем в комнату, выпьем кофе. Я видел там кофемашину.
– И все-таки ты у меня ужасный трус, – сказала Саша, отряхивая влажные ладони. – Хотя это даже забавно. А?
Она вновь подалась вперед.
– Как знаешь. Я ухожу. Найду магазин или булочную, где дадут пожрать.
– Ну-ну, не злись!
Илья вернулся в сумрак комнаты, подошел к зеркалу и пригладил промокшие волосы. Сменил рубашку, выбрав черную, не тающую под дождем, пересчитал деньги в кошельке, подобрал к замку верный ключ. Он хлопнул дверью и сбежал по широкой прохладной лестнице. На улице он поднял голову и увидел Сашу.
– Купи вина! – крикнула она и послала сквозь дождь воздушный поцелуй. И следом, не успел он пройти пары шагов, окликнула: – Я с тобой! Подожди! Я с тобой!
Они перешли площадь, где не встретили никого, кроме парочки озадаченных туристов, прячущихся от дождя под навесом газетного киоска, поднялись выше до метро «Аббес» и сели в небольшом темном ресторанчике. Заказали бутылку вина, два салата с лососем и печеным картофелем. Саша легко объяснилась с официантом и даже отколола шутку, так что парень сразу оживился.