Вышли в жизнь романтики

Златогоров Михаил Лейбович

— Почему не приступаете, девчата? — спросил Женя.

Его сразу оглушили:

— Когда на воскресник, так мы хороши, а когда…

— Чужого не просим, отдайте заработанное!

— У начальника за ушами не свербит!

Из

этой шумливой разноголосицы Женя понял, что бригада недовольна заработком за прошедший месяц. Они не только малярили. Они и штукатурам подсобляли и куда-то за трубами ездили, а когда закрыли наряды, то вышло всего по шестнадцать рублей за день.

Мастер, сонный мужчина с испитым лицом, уныло слушал все эти обвинения и ничего не мог сказать в оправдание.

— Если вас зажали с нарядами, — сказал Женя, — мы этого так не оставим.

— На бумажечку запишете, да? — сварливо откликнулась самая сердитая из всех, плотная, краснощекая девушка, бывшая резинщица с «Треугольника». — Ходил тут один до тебя, тоже на бумажечку записывал.

— У нас тот прав, у кого больше прав! — подхватила другая, черноглазая, с сережками и ушах.

— Девчата, я сам на производстве работал… Комсомол не позволит обсчитывать рабочую молодежь. — Что-то в голосе Зюзина заставило примолкнуть рассерженных девушек. — Только вот время-то сейчас рабочее.

— Знаем, знаем! — буркнула краснощекая.

— Девятый час. Штукатуры, наверно, уже полплана мотанули.

Девушки хмуро переглянулись.

Одна стала подниматься с пола; другая взялась за стремянку; черноглазая, в сережках, поинтересовалась у мастера, надо ли добавлять в краску ультрамарин.

В конторе стройки (здесь Женю уже знали) старичок бухгалтер в поднятых на лоб очках, ничего не говоря, протянул ему денежную ведомость с росписями маляров и пачку нарядов.

Женя долго сидел над документами. Никогда не любил возиться с бумажками, с цифирью. Но теперь требовалось разобраться и в тарифной сетке, и в порядке оплаты аккордных работ, и в начислении прогрессивки.

Прошлые месяцы маляры делали не больше, а получали лучше. Что же случилось? И тут он вспомнил, как девчата говорили о выполненных ими, кроме основной, подсобных работах, о поездке за трубами и т. д.

— Возможно, что мастер не записывал всего, что делала бригада, — объяснил старичок бухгалтер. — Раз к нам сведения не поступили, мы и начислить не могли.

— Но работницы ведь страдать не должны!

— Справедливо, молодой человек. Дайте нам документы, сделаем перерасчет.

— Через час будут документы! — заверил старика Женя и пошел разыскивать Лойко и Одинцова.

* * *

В этот день Юля с подругами штукатурила в правом крыле здания больницы. Потолок здесь был несколько выше, чем в других помещениях.

— Здесь у нас родильное отделение будет, — поделилась с девушками врач Антонина Петровна.

Все новыми глазами огляделись вокруг. Высокие вытянутые овалы оконных проемов. Пола

еще нет. В углах громоздится строительный мусор — осколки кирпича, щепа, стружки. Брызги раствора пятнают доски. И вот весь этот хаос, вся эта неуютность — все скоро превратится в белоснежные палаты, где младенцы, первенцы Буранного, впервые откроют глаза, чтобы увидеть мир.

Далеко унеслись мысли Юлии. Ей представился город, как бы сошедший с иллюстраций научно-фантастического романа. Высокие светлые дома, гранитные набережные. На сопке — ажурная башня телевизионного центра. Лучи искусственного солнца прорезают сумрак полярной ночи. Между домами цветут кусты роз. Среди зелени играют дети… А в центре города, на торжественной круглой площади, памятник из бронзы: прекрасная девушка с факелом в высоко поднятой руке. «Ленинскому комсомолу, основоположнику города Буранного» — гласит надпись на пьедестале.

…Она набрала раствор на сокол, стала равномерно кидать шлепки на стену и снова предалась мечтаниям.

А кто эти дети, играющие среди зелени? Это ребята Аси, Яди, Майки, Нелли. Только у нее, у Юли, нет никого, но ей довольно и счастья подруг, которые все вышли замуж и обзавелись семьями.

Завтра Юле исполняется восемнадцать лет. Никто не знает об этом. От своих из Ленинграда пришла посылка с фруктами и сладостями. С посылками известно, как надо поступать: раскрыть ящик и поставить посреди комнаты — пусть каждая берет что хочет. А справлять день рождения настроения нет.

Странно, что именно в эти дни, когда она чувствовала себя несчастной и разочарованной в жизни, мастерок и сокол словно сжалились над Юлей — стали послушнее.

Смену закончили хорошо.

После обеда подруги собрались гладить. Завтра в клубе «Вечер дружбы и отдыха», будут танцы, надо подготовиться.

Возбужденный и радостный, зашел Женя Зюзин:

— Сейчас в конторе подсчитали выполнение — на первом месте идете! Поздравляю! Маляров вот обидели… — И он рассказал про утреннюю историю.

— Как же так? Обсчитали! И ты… смолчал? — Совестливая Ядя недоуменно уставилась на Женю.

— Праздник придет, а у них… пусто в кармане, — пожалела маляров Нелли. Недавно купила она себе шелковую кофточку, туфли и еще кое-что — впервые денег хватило не только на питание и помощь родным.

— Не беспокойтесь! Был и у Прохора Семеныча и у Одинцова. Сейчас начальник приказ подписал… — Женя выдержал паузу. — Полный перерасчет, всем малярам доплата, а мастеру — выговор: за плохой учет работы.

— Молодец! — похвалила Ася Егорова.

Ядя, жалея, что невольно обидела Женю, присела рядом:

— Давай рубашку выстираем… завтра же вечер. Брюки у тебя пузырем.

— Танцевать не собираюсь. — Он не хотел показать, что обласкан ее вниманием, и старался выдержать деловой тон. — Слушай, культсектор, — обратился он к Юле, — не сорвется у нас завтра? Ты с инженерами договорилась?

— Обещали, что придут, — ответила Юля.

— Но ты предупреди, чтобы только без цифр и прочей скучищи!