Высокая вода
Шрифт:
– Что за высказывание?
– Это ответ кому-то, кто спросил его незадолго до смерти, чему его научила жизнь.
Брунетти знал, чего от него ждут. Он выполнил это.
– Что же он ответил?
– «Быть добрым, и еще раз добрым, и еще раз добрым», – сказала она по-английски.
Брунетти не смог преодолеть искушения.
– С запятыми или без?
Она метнула на него угрюмый взгляд. Очевидно, неподходящий день для шуток, особенно о Мастере. Пытаясь выползти из-под тяжести этого взгляда, он сказал:
– Довольно странная цитата для начала литературного
Она взвесила, считать ли его замечание относительно запятых еще актуальным или уже пора перейти к следующему. К счастью, если учесть, что он хотел сегодня поужинать, она склонилась к последнему.
– Мы переходим завтра к Уитмену и Дикинсон, и я надеюсь, что это поможет мне утихомирить кое-кого из самых несносных студентов.
– IIpiccolomarchesino? [20] – спросил он, имея в виду Витторио, наследника маркиза Франческо Брусколи. Витторио, кажется, выставили из университетов Болоньи, Падуи и Феррары, и полгода назад он осел в CaFoscari, пытаясь получить степень по английской филологии, не потому, что питал интерес или любовь к литературе – да и ко всему, что имело общность с письменным словом, – но просто потому, что вырастившие его английские няньки научили его беглому владению этим языком.
20
Маленького маркизика? (ит.)
– Этакий юный свинтус с грязными мыслями, – сказала Паола с горячностью. – Испорченный до мозга костей.
– Что он еще наделал?
– Ой, Гвидо, дело не в том, что он делает, а в том, что он говорит и как он это говорит. Коммунисты, аборты, геи. Стоит выплыть любой из этих тем, и он их тут же покрывает своей слизью, говорит, что великолепно, что в Европе рухнул коммунизм, что аборты – грех против Бога, а геи… – она повела рукой в сторону окна, как будто искала понимания у крыш. – Господи, он думает, что их всех надо выловить и сунуть в концентрационные лагеря, а всех зараженных СПИДом уничтожить. Бывает, что хочется ему врезать, – сказала она, снова взмахнув рукой, но, однако, без прежней воодушевленности.
– Как только подобные темы всплывают на литературных семинарах, Паола?
– Это случается редко, – признала она. – Но я слышала о его выходках и от других преподавателей. – Она повернулась к Брунетти и спросила: – Ты ведь его не знаешь?
– Нет, зато знаю его отца.
– И каков он?
– В изрядной степени такой же. Очаровательный, богатый, красивый. И абсолютно порочный.
– Вот это в нем и опасно. Он красив и очень богат, и многие студенты готовы убить, лишь бы их увидели с маркизом, пусть и таким говнюком. Так что они подражают ему и повторяют его суждения.
– А почему сейчас ты так из-за него беспокоишься?
– Потому что завтра я перехожу к Уитмену и Дикинсон, говорю тебе.
Брунетти знал, что это поэты; первого читал – не понравилось, Дикинсон счел
– Уитмен был гомосексуален, и Дикинсон, возможно, тоже.
– А это маркизик считает неподобающим?
– Чтобы не сказать больше, – ответила Паола. – Вот поэтому я и хотела начать с такой цитаты.
– Думаешь, это что-нибудь изменит?
– Нет, вероятно, нет, – согласилась она, сев на стул и начав приводить в порядок стол.
Брунетти сидел в кресле у стены, вытянув перед собой ноги. Паола продолжала закрывать книги и складывать журналы в аккуратные стопки.
– Я хлебнул того же сегодня, – сказал он. Она прекратила уборку и посмотрела на него.
– Ты о чем?
– Кое-кто не любит гомосексуалов, – он помолчал и добавил: – Патта.
Паола на миг закрыла глаза, потом спросила:
– К чему бы это?
– Помнишь Бретт Линч?
– Американку? Которая в Китае?
– Да – первое, нет – второе. Она вернулась. Я сегодня видел ее в больнице.
– В чем дело? – спросила Паола с настоящим участием, ее руки вдруг замерли на книгах.
– Кто-то избил ее. Ну, два мужика на самом деле. Они явились к ней в квартиру в воскресенье, сказали, что по делу, а когда она их впустила, стали ее бить.
– Насколько серьезно она пострадала?
– Не настолько, насколько могла, слава богу.
– Что это значит, Гвидо?
– У нее трещина в челюсти, несколько сломанных ребер и глубоких царапин.
– Если ты думаешь, что это не так плохо, то страшно представить, что могло быть, – сказала Паола, потом спросила: – Кто это сделал? Почему?
– Может, это имеет отношение к музею, но может быть связано с тем, что мои американские коллеги упорно называют «стилем жизни».
– Ты имеешь в виду ее лесбийскую связь?
– Да.
– Но это безумие.
– Согласен. Однако, что есть, то есть.
– Неужели и здесь начинается? – Очевидно, вопрос был риторический. – Я думала, такое случается только в Америке.
– Прогресс, моя дорогая.
– Но почему ты считаешь, что причина может быть в этом?
– Она сказала, что те люди знали про нее и синьору Петрелли.
Паола никогда не могла удержаться от внесения поправки.
– Перед тем как она уехала в Китай несколько лет назад, в Венеции едва ли можно было найти человека, который не знал бы про нее и синьору Петрелли.
Более здравомыслящий Брунетти запротестовал:
– Это преувеличение.
– Ну, возможно. Но разговоры тогда несомненно были, – настаивала Паола.
Разок поправив Паолу, Брунетти собрался покончить с этой темой. Помимо прочего, он все сильнее хотел есть и надеялся на ужин.
– Почему этого не было в газетах? – вдруг спросила она.
– Это случилось в воскресенье. Я сам не знал об этом до сегодняшнего утра и узнал только потому, что кто-то отметил ее имя в отчете. Дело было отдано в отдел ограблений, и его вели в обычном порядке.
– В обычном? – в изумлении переспросила она. – Гвидо, здесь никогда не случалось ничего подобного.