Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве
Шрифт:
Булатов страдал непомерным самомнением и самолюбием, что, кстати, и учел Рылеев, вовлекая его в общество. Но попав туда и убедившись, что в нем полно юнцов, вроде квартиранта Одоевского, Булатов, вероятно, обиделся, оказавшись под командованием Трубецкого, менее искусного, по его мнению, в военном ремесле. Не потому ли он предложил Якубовичу действовать независимо от Трубецкого и Рылеева, поддерживать лишь друг друга, надеясь, что затем восставшие, оценив истинные достоинства Булатова, передадут ему диктаторство?
Рассуждая так, Бестужев понял, что именно Булатов из-за своего болезненного самолюбия
За чтением и воспоминаниями Бестужев не заметил, как наступили сумерки. Казакевич вернулся позже ожидаемого и сказал, что разгрузка барж идет хорошо, oхрана надежная, за товары можно не беспокоиться. Узнав, что чтение книги еще не закончено, он сказал, что Бестужев может остаться еще на день.
За ужином адмирал заговорил о междуцарствии и о Константине, чувствовалось, что он испытывает к нему некоторую симпатию — давние отголоски популярности прежнего цесаревича, на что, кстати, и опирались заговорщики. Бестужев сказал, что Константин был гораздо проще, прямодушнее, чем его братья Александр, Николай, Михаил. Внешне он более походил на Павла I, да и характером тоже — вспыльчив, капризен, но отходчив. Популярности Константина способствовало введение конституции в Польше, снижение срока службы в войске польском до восьми лет против двадцати пяти в России.
— Он не терпел династических и прочих условностей, — сказал Казакевич.
— Дело не в этом, просто он жил в свое удовольствие.
НАКАНУНЕ ВОССТАНИЯ
Перейдя к описанию Корфом того, что происходило в Зимнем дворце 13 декабря, Бестужев невольно час за часом восстановил, как он провел то воскресенье. Тогда он командовал караулом по второму отделению, но ему удалось вырваться на обед домой, где впервые за минувший год и, как оказалось позже, последний раз в жизни собралось все семейство Бестужевых.
Старушка-мать со слезами на глазах благодарила бога за милость свидеться после долгой разлуки со всеми сыновьями, будущее которых казалось ей таким радужным. А они бодрились, стараясь не показывать озабоченности и тревоги из-за предстоящего выступления. Бедная матушка не могла и гадать, что не пройдет и суток, как ее золотые надежды сменятся горестной действительностью. Однако сыновья тогда очень надеялись на победу и лишь на всякий случай договорились не вовлекать в дело младших — Петра и Павла. Для этого Николай попросил Петра сопроводить в Кронштадт Степовую, а Павлу велел пораньше отправиться в свое Артиллерийское училище.
Время от времени, когда появлялись гости, Николай уводил их в свою комнату, обсуждая последние новости и принимая решения. Фактически квартира Бестужевых стала одним из штабов восстания. Перед уходом на дежурство Мишель узнал от Николая, что присяга назначена на завтра и что полковник Финляндского полка Моллер отказался участвовать в заговоре. Накануне он дал честное слово, но, побывав у своего дяди — морского министра, видимо, посоветовался с ним и пошел на попятную.
При первом же вопросе о его намерениях Моллер резко ответил, что не желает быть орудием в деле, где не видит успеха, и не хочет быть четвертованным. Вслед за ним отказался и полковник Тулубьев. Урон был невосполним — еще
Поехав из дома проверять караулы, Бестужев приказал дежурным офицерам, если они наутро не застанут свой полк в казармах, вести солдат прямо на Сенатскую площадь. Тогда-то он и заехал вечером в дом Михайловских.
Столько езды, встреч, столкновений было в тот день, но то, как он ехал от Анеты, потрясенный расставанием с ней, запомнилось навсегда. Перед затуманенным взором Мишеля встало бледное лицо Анеты, играющей на арфе. Лицо ее пересечено струнами — он сидит с другой стороны, но видит, как из полуприкрытых глаз Анеты текут слезы и пальцы нервически щиплют струны. Потом руки вдруг бессильно опустились вниз, а струны, задетые ими, загудели нестройно. Все — конец! И под это тревожное гудение арфы Бестужев въехал во двор казармы Московского полка.
Взяв с собой Щепина-Ростовского, Бестужев поспешил к Рылееву. Щепин не был членом общества, но Бестужев взял его на совещание, чтобы проверить, не отступит ли он.
Двери дома Российско-Американской компании беспрестанно отворялись. Шинели и шубы не умещались на вешалке и складывались на сундуке и креслах в передней. Бестужева удивляло и множество незнакомых лиц, и то, как до сих пор сюда не залетели пташки Фогеля, начальника тайной полиции Петербурга. Милорадович наверняка сообщил ему, а тот — своим агентам о заговорщиках и о том, где их искать.
Только что узнав об отказе Моллера и Тулубьева, Трубецкой хмуро оглядел собравшихся и спросил, где Булатов и Якубович. Рылеев заверил, что с ними все договорено — они выйдут на площадь, да и сегодня должны зайти сюда. Наступило молчание, похожее на затишье перед бурей. Бестужев хорошо понимал состояние Трубецкого: кое-что из замысленного уже сорвалось, остальное — в неясности.
Тут в дверях показался внушительного вида офицер с эполетами капитана. Всесразу стихли, некоторые прапорщики, поручики даже лривстали не то как перед старшим по званию, не то подумав, что за ними пришаи. Но Рылеев вышел навстречу, пожал вошедшему руку и сказал:
— Господа офицеры, это наш! Командир эскадрона коннопионеров Михаил Пущин. Я его знаю с детства — учились в кадетском корпусе.
Приглядевшись, Бестужев заметил, что тот походит на своего старшего брата Ивана Пущина, которого здесь пока не было. Не дождавшись Булатова и Якубовича, Трубецкой глянул на часы и начал совещание. Первыми должны были выйти моряки, поэтому он обратился к Арбузову. Лейтенант флота Антон Арбузов, один из самых солидных по виду и возрасту, сказал, что почти все офицеры экипажа настроены не присягать и выйдут на штурм дворца.
Подпоручик Измайловского полка Нил Кожевников заявил, что он и его товарищи решили умереть, нежели присягать Николаю, и, если за ними зайдут, они выведут весь полк. Поручик Александр Сутгоф заверил, что он и Панов выведут свои роты и вручат их Булатову. Трубецкой глянул на представителя Финляндского полка Репина и отвел взгляд, дескать, и так все ясно — Моллер и Тулубьев отказались участвовать в деле, но Репин сказал, что солдаты настроены не присягать и он с Розепом попытается вывести их.