Высокое искусство
Шрифт:
Напрасно также культивируются у нас переводчиками свойственные иностранным языкам и чуждые русскому ложные придаточные предложения цели, в которых по существу никакой цели не выражено, например:
«Я недостаточно давно уехал оттуда, чтобы не иметь никакого интереса к этой местности…»
Подчиняясь иноязычному синтаксису, переводчики то и дело нагромождают множество лишних слов, отчего фраза становится неуклюжей и грузной. Они считают возможным составлять такие предложения:
«Но самое худшее из всего – это то, что, когда он перестал молиться…»
Между тем не проще ли сказать:
«Хуже всего, что, окончив молитву…»
Вообще
Известно, что в английском языке (особенно в его позднейших формах) огромное большинство слов – односложные. В среднем каждое английское слово почти вдвое короче русского. Эта краткость придает английской речи особую силу и сжатость; при переводе на русский язык неизбежно вместо энергичной сентенции в семь строк получится вялая в одиннадцать или двенадцать. Это фатально для языка, где крайм значит «преступление», бас – «омнибус», уи – «малюсенький», где фразы часто обходятся без соединительных частиц.
Привожу таблицу соотносительности длины слов в языках английском, немецком и русском (на тысячу слов текста):
1 слог. 2 слога. 3 слога. 4 слога. 5 слогов. 6 слогов. Средняя длина слова.
Английский. 824. 139. 30. 6. 1. 1,22.
Немецкий. 428. 342. 121. 41. 8. 1,74
Русский 328. 288. 237. 121. 19. 6. 2,24 [177]
Для некоторой разгрузки текста нужно повсюду, где только возможно, особенно в разговорной речи, – вычеркивать лишние слова: это хоть отчасти придаст переводу ту легкость, которой ввиду краткости английских слов и простоты английского синтаксиса отличается подлинный текст. В старом переводе «Барнеби Реджа» читаем:
177
G. Herdan. Language as choice and chance, 1956, таблица 61. Цит. по статье: В.Н. Клюева. Заметки о переводе с украинского языка. – «Тетради переводчика», № 1 (4). М., 1960, с. 3.
«– Ведь вы полная хозяйка над этими деньгами.
– Была. Больше не могу быть ею» [178] .
Отбросьте два последних слова, и вся фраза станет значительно легче:
– Была. Больше не могу.
В том же переводе говорится, что почки на деревьях распустились в листья (стр. 350). Зачеркните слова «в листья», вы спасете фразу от неуклюжего скопления согласных съел, от банальности, от двух лишних слогов.
На стр. 357 говорится:
«Это именно была та особа, которую он хотел видеть».
178
Чарльз Диккенс. Барнеби Редж. – В кн.: Чарльз Диккенс. Собр. соч., т. IX. СПб., изд. Ф.Ф. Павленкова. 1896, с. 89. 8. Шекспир. Сочинения, т. III, СПб, 1902, с 300 (Библиотека великих писателей).
Выбросьте слово особа. Фраза облегчится на пять слогов:
«Это была именно та, кого он хотел видеть».
Впрочем, дело не в механическом усечении фраз. Возможно, что здесь было бы всего целесообразнее выразить ту же мысль так:
«Именно ее он и хотел видеть».
Зачем говорить: «Я не обращаю внимания на это обстоятельство», когда по-русски гораздо легче сказать: «Я не обращаю внимания на это».
Конечно, при такой разгрузке нужно выбрасывать
Ведь с законами синтаксиса связана интонация речи – ее эмоциональный выразительный строй, ее душа.
II
Особенно это заметно при переводе стихов.
Интонация – первооснова стиха.
Стих без интонации – не стих.
Среди русских переводчиков Шекспира когда-то была целая группа таких, которые ради «точного» воспроизведения ритма коверкали (вернее, совсем уничтожали) интонацию шекспировских строк.
У Шекспира, например, Дездемона говорит перед смертью:
«Я не знаю, почему бы мне испытывать страх, так как никакой вины я за собою не чувствую» (V, 2, 87) [179] .
Вместо этой слитной и связной, логически четкой фразы переводчица Анна Радлова заставила ее выкрикнуть три коротышки
Боюсь…Чего же, – без вины?Словно у Дездемоны астма, грудная жаба, и она задыхается после каждого слова
Боюсь… (пауза) Чего же… (пауза) без вины?179
Вильям Шекспир. Избранные произведения. Л., 1939. Римские цифры указывают акт данной шекспировской пьесы, арабские цифры курсивом – сцену.
При астме – какая уж тут интонация!
Судя по этому переводу, чуть не все персонажи «Отелло» страдают той же тяжелой болезнью.
Кассио, например, должен бы, по Шекспиру, сказать связную и слитную фразу:
«Теперь вы ревнуете (и вам кажется), что это подарок от какой-нибудь любовницы» (111,4, 186, 187).
Но астма заставляет его выкрикнуть три коротышки – одну за другой:
Уж стали ревновать!Уж будто от любовницы! Уж память!Уж! Уж! Уж! Это троекратное уж еще сильнее подчеркивает обрывчатость астматической речи. В подлиннике нет ни ужей, ни восклицательных знаков, ни пауз после каждого возгласа.
Даже у венецианского мавра, оказывается, такая же одышка. В подлиннике он, например, говорит в высшей степени плавно и связно:
«Раньше, чем усомниться, я должен увидеть, а когда меня охватят сомнения, я должен доказать» (III, 3, 194).
У Анны Радловой он вместо всей этой фразы отрывисто произносит три слова:
Увидеть, усомниться, доказать!Та же болезнь у дожа. По Шекспиру, ему, например, следовало бы спросить у сенаторов:
«Что вы скажете об этой перемене?» (I, 3, 17).
В переводе у него еле хватает дыхания выговорить:
Вот перемена!Страдающим астмой не до красноречия: скорее бы выкрикнуть нужную мысль, сократив ее до последней возможности. Превращая таким образом в обрубки огромное количество шекспировских фраз, переводчица зачастую отсекает такие слова, без которых фраза становится непонятна, а порой и бессмысленна.