Высокое напряжение
Шрифт:
– А что тебе не нравится? – спросил он. Юрий и сам не знал, что именно ему не нравится. Он прошелся вокруг трупа, стараясь не наступать в кровавую лужу, присел, зачем-то прикоснулся к холодноватой, уже начавшей коченеть руке, снова выпрямился и пожал плечами.
– Черт его знает, – сказал он. – Как-то странно… Из всего, что я слышал о вашем Ваське, как-то трудно заключить, что у него была выраженная тяга к самоубийству. Если такой человек застрелился, значит, жить ему стало невмоготу. Думаешь, это он от угрызений совести?
– Ты хочешь сказать, что его заставили? – с сомнением
– Не знаю, – сказал Юрий. – Ох, не знаю… Только я этих трупов в своей жизни навидался столько, что тебе и в страшном сне не привидится. Даже если этот парень застрелился сразу после того, как пырнул Петровича ножом, он должен быть еще теплым. А он уже твердый как доска, да и кровь почти свернулась. Он лежит здесь не меньше четырех-пяти часов, капитан. Не мог же он зарезать моего бригадира с простреленной башкой, а потом вернуться сюда и тихонько лечь на место!
– Тоже мне, эксперт-криминалист выискался, – проворчал капитан, но на его лошадиной физиономии явственно проступила тень сомнения. – Звучит красиво, но ты ведь можешь и ошибаться.
– Могу, конечно, – согласился Юрий. – Только. – Он замолчал, пытаясь понять, что именно не дает ему покоя. Что-то, несомненно, было, и лежало это что-то прямо на поверхности, но упорно не давалось в руки, ускользая, как кусок мокрого мыла. Он начал шаг за шагом восстанавливать в памяти весь сегодняшний день. Сначала он караулил капитана у здания милиции, потом ругался с ним, потом ему встретилась Татьянка, сообщившая, что Васька вернулся в поселок и грозился убить их с Петровичем…
«Стоп, – сказал он себе. – Вот оно. Татьянка. У Татьянки на щеке был синяк, поставленный разлютовавшимся Васькой. Юрий даже закрыл глаза, стараясь припомнить все поточнее. Ну, так и есть! Синяк был на правой щеке, как будто Васька нарочно бил с левой, чтобы получилось понеожиданнее…»
– Слушай, – обратился он к капитану, – а ты не помнишь, Васька, случайно, не был левшой?
– А чего тут помнить? – пожал плечами капитан. – Конечно, был. Все хвастался по пьяному делу: моя, мол, левая всех ваших правых стоит… И то правда, удар у него был, как у хорошего кузнеца, быка мог свалить…
Он вдруг замер с открытым ртом и медленно повернул голову в сторону трупа.
– Вот-вот, – сказал Юрий. – Что это ему приспичило в такой момент оригинальничать?
– Н-ну, – неуверенно протянул капитан, – не знаю, не знаю… Какая, по сути, разница: стрелять себе в башку с правой руки или с левой? Когда приспичит, особенно разбираться не станешь… Тут уж все едино – что левая, что правая, что средняя.
Юрий насмешливо покивал.
– Достань-ка свою пушку из кобуры левой рукой, – предложил он. – Можно, но неудобно, правда? А если бы не было кобуры, ты бы засунул ствол в карман – в правый карман, потому что привык работать правой. Или за пояс бы засунул, но, опять же, так, чтобы было удобно достать его оттуда именно правой рукой. Да черт с ней, с рукой! Ты на рану посмотри. Следов пороха вокруг нет, ожога тоже нет – чистенькое отверстие, причем только входное. Выходного нет, пуля засела в голове. Значит, стреляли не в упор, а с весьма приличного расстояния, а наган
– Что-то ты слишком хорошо во всем этом разбираешься, – сказал капитан. – Слишком хорошо для простого работяги, я хотел сказать.
– А я начитанный, – рассеянно ответил Юрий, снова садясь на корточки и осторожно высвобождая наган из мертвой ладони. – Детективы в детстве любил, вот и нахватался…
– А ты не читал в своих детективах, что вещдоки руками лапать нельзя? – ядовито осведомился капитан, наблюдая за тем, как Юрий вертит в руках наган.
– Это там, где ожидается прибытие следственной группы и экспертов, – возразил Юрий. – А сюда, насколько я понял, никто, кроме нас, не прибудет.
Капитан открыл рот, чтобы что-то ответить, но ему помешал вдруг раздавшийся негромкий стук, как будто на деревянный пол упал средних размеров камень. Они посмотрели вниз и увидели то, что поначалу и в самом деле показалось им камнем. Камень был странный: овальной формы, ребристый, словно поделенный на квадратные дольки, с каким-то металлическим штырьком сбоку и почему-то зеленого цвета…
– Ой-е… – сказал Юрий, разглядев “лимонку”, и рыбкой нырнул в угол, успев заметить, что капитан тоже плашмя бросился на пол.
«Слишком близко, – успел подумать Юрий. – И я слишком близко, а уж про капитана и речи нет… Это как британские коммандос во время Второй мировой тренировались: надевали каски и ложились в круг, головами к середине, а в центре круга клали гранату без чеки… Кто струсил, вскочил, тому хана. Только тут и вскакивать не надо, потому что касок нет, а граната слишком близко. Слишком…»
Все это пронеслось у него в голове за какую-то долю секунды, а в следующее мгновение граната глухо и коротко кашлянула – как-то слишком глухо и чересчур коротко. “Протухла, – подумал Юрий, еще не до конца поверив в то, что его даже не задело. – Неужели протухла? Господи, да неужто ты и вправду есть?"
Он не стал вскакивать, потому что где-то рядом все еще находился человек, явно привыкший решать все свои проблемы самым простым и радикальным способом. У него могла найтись еще одна граната, на сей раз исправная, и что-нибудь еще помимо гранаты. Судя по щедрости, с которой этот неизвестный разбрасывал по округе пистолеты и ножи, недостатка в оружии он не испытывал.
Юрий осторожно повернул голову, приоткрыл зажмуренные в ожидании грохота и шквала осколков глаза и посмотрел на капитана.
– Ч-черт, – с чувством прошептал он.
Граната и не думала протухать.
Невозможно было угадать, о чем думал и что чувствовал вечно невыбритый капитан с лошадиной физиономией в последние мгновения своей жизни. Да это, пожалуй, и не имело значения, “То, что мы думаем, и то, что мы говорим, не имеет никакого значения, – подумал Юрий. – Значение имеют поступки. Уж о чем наш бравый капитан наверняка не успел подумать, так это о своей семье. Интересно, есть ли у него дети? Жена есть, это он мне сказал…