Высокое напряжение
Шрифт:
«Черт бы тебя побрал, капитан, – мысленно сказал Юрий истерзанному, разорванному на куски телу. – Девяносто девять человек из ста вслух назовут тебя героем, а про себя подумают, что ты просто дурак. Либо дурак, либо просто поскользнулся и упал как раз туда, куда падать не следовало, – прямо на гранату, готовую шарахнуть… И я тоже думал, что ты дурак и бездарь, капитан. А у тебя, оказывается, была светлая голова, мгновенная реакция и редкая способность принимать решения без раздумий и колебаний, Если бы не это, мы оба сейчас лежали бы здесь, истекая кровью, как свиньи, и ждали бы того, кто явится нас добить… Интересно, а я – смог бы я так? Ох, не знаю… Ведь прыгнул-то я не на гранату, а в самый дальний угол…»
Продолжая мысленно адресоваться
Он осторожно взвел большим пальцем курок, медленно, без единого звука перевернулся на живот и стал подтягивать под себя руки и ноги, чтобы, когда наступит время, вскочить и открыть огонь. В это мгновение возле двери послышался едва уловимый шорох, неожиданно заныли ржавые петли, и дверь с грохотом захлопнулась. Снаружи что-то глухо стукнуло, и, когда вскочивший Юрий с разгона ударился в дверь плечом, та не подалась даже на миллиметр – видимо, снаружи ее надежно подперли. Юрий ударил еще раз, отлично понимая, что это бесполезно, и ответ последовал сразу же: на улице коротко простучала автоматная очередь, пули с сухим треском ударили в старое дерево, полетели щепки, обнажая светлую древесину, и в дыры потянуло сквознячком.
Юрий отскочил от двери, прижавшись спиной к бревенчатой стене, а потом, подумав, тихо лег на пол: ему приходилось видеть железнодорожные шпалы, насквозь прошитые выпущенными из “Калашникова” пулями.
Неизвестный больше не стрелял. Юрий услышал снаружи осторожные шаги, а потом раздался негромкий плеск, и в щель под дверью потянуло бензином. Это было поражение – настоящее, по полной программе. Задурили голову Васькой, заманили в ловушку, заперли, как крысу, а сейчас чиркнут зажигалкой, и останется только сидеть снаружи с автоматом на коленях и ждать, не выскочит ли из какой-нибудь не замеченной заранее щели охваченный пламенем воющий ком, чтобы срезать его одной короткой очередью… Застрелиться, что ли, подумал Юрий с безнадежной тоской. Он поднял руку с наганом и выстрелил в дверь – вернее, хотел выстрелить, поскольку древний револьвер, как и следовало ожидать, оказался разряженным.
Он отшвырнул бесполезную железку в угол, встал и, больше не прячась, подошел к тому, что осталось от капитана. Это было трудно назвать даже трупом. Смотреть на это тоже было нелегко, но Юрий заставил себя наклониться и, прежде чем взять отлетевший в сторону пистолет, закрыл широко открытые изумленные глаза, смотревшие прямо на него сквозь прорези кровавой маски. Он понятия не имел, зачем ему оружие, – разве что и вправду застрелиться, – но пистолет все-таки поднял, проверил обойму и передернул затвор. Искать запасную обойму он не стал – кобура осталась под телом, смешавшись с ним в одну вязкую, сочащуюся кровью, тяжело пахнущую массу, и копаться в этой массе ради дополнительных восьми патронов было выше его сил. Да и вряд ли это имело смысл, поскольку снаружи уже вовсю трещало пламя, и заимка постепенно начала наполняться удушливым серым дымом.
Юрий огляделся, пряча лицо в сгибе руки, и только теперь заметил стоявший в углу рядом с дверью топор. Обух топора был слегка тронут ржавчиной, но отточенное лезвие блестело опасным ртутным блеском. Юрий сунул пистолет в карман и схватил топор. Он уже занес сверкающую сталь над плечом, готовясь обрушить ее на дверь, но тут перед его мысленным взором предстала неприятная картина: вот он, задыхаясь и кашляя, из последних сил рубит толстенные плахи, откалывает от них щепки, работая с бешеной энергией обреченного, и наконец прорубается наружу только для того, чтобы получить пулю в живот.
Топор опустился. В избе становилось жарко, дым разъедал глаза и огнем жег легкие. Бросив взгляд в узкое окно, Юрий не увидел леса – теперь там билось туго натянутое
Директор грузового автопарка номер два раздраженно бросил трубку телефона на рычаги, вполголоса выругался матом и привычно прикинул в уме, сколько еще осталось до пенсии. Получалось не так чтобы очень много – один год, четыре месяца и два дня, – но бывали моменты, когда директору парка казалось, что до пенсии ему не дотянуть. Не дадут, кровососы… Живьем в гроб загонят и спляшут на могиле, мерзавцы.
Он покачал головой, вспомнив некоторых своих знакомых, которые продолжали работать после наступления пенсионного возраста. Ему были известны их резоны: деньги, неумение сидеть без дела, необходимость общаться с людьми, – но все это звучало для него неубедительно. Конечно, должность у него сейчас собачья, и после ухода на пенсию можно будет устроиться каким-нибудь сторожем – хотя бы и здесь же, в родном автопарке, – но пока что он такого желания не испытывал. “Дотянуть бы до пенсии, – думал он, массируя под пиджаком ноющую грудь. – Дня не задержусь, минуты лишней не просижу в этом кресле…"
Телефон снова зазвонил. Директор парка бросил на него свирепый взгляд и притворился, что не слышит. Телефон звонил минуты три и наконец разочарованно умолк, коротко звякнув напоследок.
– Вот так-то лучше будет, – проворчал директор, и тут дверь его кабинета распахнулась – как всегда, без стука.
«Сам виноват, – стараясь сдержать раздражение, подумал он. – Сам завел такую моду, чтобы без стука вваливаться, если дело срочное. Вот они и пользуются. У всех срочные дела, и все со своими делами лезут прямо ко мне. Не кабинет директора, а проходной двор какой-то…»
Он провел широкой мясистой ладонью ото лба к затылку, словно приглаживая несуществующие волосы, и с недовольным выражением лица уставился на вошедшего. Как ни странно, визитер был ему абсолютно незнаком. Собственно, странным было не это – через кабинет директора ежедневно проходила бездна народу, в том числе и клиентов, всяких грузоотправителей и грузополучателей, приходивших, как правило, для того, чтобы предъявить какие-нибудь претензии. Ощущение какой-то странности и не правильности возникало оттого, что посетитель был одет в рабочий костюм – сапоги, куртку и брюки х/б, а значит, должен был, по идее, являться сотрудником автопарка. Всех своих подчиненных директор знал в лицо и по фамилии, а этого видел впервые в жизни. “Может, новичок? – подумал директор. – Только откуда у нас в парке взяться новичку, которого я в глаза не видел?” Он повнимательнее вгляделся в посетителя, но это не помогло ему освежить память.
Вошедший был высок и широк в плечах, лет тридцати пяти или сорока, с твердым лицом, в очертаниях которого усматривалась некоторая мужественная прямоугольность. На лбу у него белел тонкий полумесяц старого шрама, а на правой щеке багровело пятно недавно полученного ожога. Левая кисть у незнакомца была обмотана грязным бинтом, а его рабочая куртка, кое-где лопнувшая по шву и с темным пятном не успевшей выгореть на солнце ткани на месте нагрудного кармана, носила явные следы соприкосновения с огнем, словно кто-то пытался обрабатывать этого человека паяльной лампой. Директору даже почудилось, будто в кабинете запахло паленым, и сердце у него упало: вид незнакомца свидетельствовал о том, что где-то произошло ЧП, а то, что этот человек явился не в поликлинику, а именно сюда, означало только одно: имевшее место ЧП напрямую касалось возглавляемого директором грузового автопарка номер два. В воображении директора одна за другой, теснясь и толкаясь, промелькнули несколько жутких сцен, в которых фигурировали протараненные на огромной скорости бензовозы, брошенные на заправочных станциях окурки и даже догорающий в кювете автобус с вахтовиками, сброшенный туда потерявшим управление самосвалом…