Высокое погружение
Шрифт:
– А вот Арсен и станет, – заявил Константин. – Ему всегда хорошо удавались негодяи.
Меликян пожал плечами.
– А кто будет вместо меня? – поинтересовался он.
– Фишман, – быстро сказала Света.
– Или Данько, – добавил Дедов, взглянув на Севостьянову.
– Данько в запое, – мягко произнесла Роза Афонина.
– Тогда звоните Зяме, – сказала Пронина. – Роза, займитесь… Остальные – всё, начинаем работать! Кто без грима, давайте как есть… Светлана, зайдите ко мне в кабинет, возьмите там печатные копии, дайте новые роли Арсену и Денису… Пусть с листа читают, учить дома будут, ночью.
Но, что-то вспомнив, помрежа схватила Тилляева за рукав.
– Денис, на секунду… Кассета, про которую шла речь, сейчас у тебя?
– Да, дома лежит.
– Принеси, пожалуйста. Мне нужно будет обязательно посмотреть ещё раз эту запись.
* * *
Светлана возвращалась домой, не чуя под собою ног – это расхожее выражение сейчас она понимала как нельзя лучше, поскольку именно так себя и чувствовала – будто скользит или плывёт над грешной землёй. Конечно, получить «плюс» за спасительную идею от Прониной – это само по себе отлично. Но что было после репетиции, когда Денис, умничка, славный мальчик, спрыгнул со сцены, подбежал к ней, Светлане, и порывисто приобнял… Боже, это стоит тысячи благодарностей от помрежа!
Напевая какой-то мотив, Света вставила ключ в замочную скважину, толкнула дверь… И вдруг чьи-то сильные, грубые руки ударили её в спину, так, что она буквально влетела в прихожую, едва не растянувшись на полу. Трясущимися руками начала расстёгивать сумочку, в которой лежал баллончик со слезоточивым газом.
– Не суетись, – послышался знакомый голос. – Если бы мне нужно было свернуть тебе шею, я бы уже это сделал сто раз… Не вздумай распылять эту гадость в помещении. Сама наглотаешься, будешь пищать потом…
– Илья, – выдохнула Светлана. – Какого чёрта ты припёрся? Я же сказала в прошлый раз – проваливай, и чтоб я тебя больше тут не ви…
Она не успела договорить. Мужчина каблуком ботинка захлопнул входную дверь, затем схватил Свету за руку, больно завернул ей за спину и прошипел:
– Мало ли что ты мне говорила… Иди, давай. Разговор есть.
О том, что надо разуться в прихожей, речь даже не заходила. Как были оба в уличной обуви, так и протопали в единственную комнату, давно обставленную Светой по своему усмотрению.
Илья отпустил руку Светы и толкнул женщину так, что та со всего маху уселась на сложенный диван. Сам же быстро обвёл глазами интерьер, и на его физиономии появилось выражение глубочайшего отвращения.
– Сплошь оранжевое и розовое… Всегда был уверен в том, что у вас, актёров, нет ни вкуса, ни чувства меры, – проворчал он. – Ладно, на это мне, в общем-то, плевать.
– Так что тебя сюда принесло? – зло проговорила Светлана, разглядывая мужчину. Да, потрепала его жизнь. Русые волосы поредели, скулы заострились. Зубов, вроде, поменьше стало. Да и одет как попало – сверху синяя спортивная куртка, явно поддельный «адидас», снизу – наутюженные чёрные брюки со сбитыми стрелками.
Илья несколько секунд тоже молча смотрел на женщину, которая когда-то носила его фамилию – Замороков. При этом (сволочь такая) в своих театральных программках упрямо оставаясь Севостьяновой.
– Ты меня боишься, – сказал он. – И правильно делаешь. Потому что я сейчас могу сделать с тобой что угодно и в любом углу. И ты никуда не посмеешь обратиться, потому что знаешь, что с
– Тебя же уволили, – сказала Света.
– Нужна мне эта королевская служба, – скривился Илья. – Мало того, что ни черта не платят, ещё и делиться с начальством приходится… Но это тебя не касается. Я смотрю, у тебя дела хорошо идут. Выручай. Надо очень.
– И даже не подумаю, – ответила Севостьянова.
– Ты похудела, я смотрю, – заметил Илья. – Но при этом подозрительно хорошо выглядишь. Интересно знать, почему?
– Не твоё дело.
– Будешь так со мной разговаривать, – зловеще произнёс мужчина, – я тебе размажу нос по щекам. Посмотрю, как ты на сцене потом будешь юбки поднимать.
Света смотрела на этого человека с изумлением и никак не могла взять в толк – каким таким непостижимым образом шестнадцать лет тому назад она могла захотеть и даже полюбить это недоразумение на двух ногах. Может, её ввела в заблуждение красивая форменная одежда и это его постоянное «честь имею» при всяком удобном и неудобном случае? Как там у Льва Кассиля было сказано? «Полицейская честь и пятака не стоит». Очень верно сказано, пусть даже само дореволюционное слово «полиция» и забыто навсегда, как страшный сон. Но суть, видимо, осталась прежней, независимо от вывески. По крайней мере, среди отдельных её представителей – точно. «Роза пахнет розой, Хоть розой назови её, хоть нет». Правда, сейчас тут другой запах. Зловоние, если говорить точнее…
– Значит, не спрашиваешь, зачем и почему ты должна меня выручить? Правильно делаешь. Меня колотит от омерзения, когда я с тобой общаюсь, но я вынужден. Давай долларов пятьсот, и я уйду надолго. Может быть, даже навсегда.
– Да у меня и близко нет столько, – пролепетала Света, понимая, что опять проиграла. Её трясло от злости и страха.
– Побью ведь, – пригрозил Илья.
– Но всё равно нету!
– Да? Я думал, за задирание юбок вам хоть что-то платят… О! У тебя, я смотрю, видак есть! «Панасоник»… Ишь ты! Значит, всё-таки платят. Или это любовник подарил? Интересно, кто на тебя позарился?
Видеомагнитофон Свете презентовал Атаманов, ещё полтора года тому назад, когда у них вспыхнула скоротечная связь. Потом он кем-то увлёкся (злые языки говорили, что художником Фалеевым), и с тех пор Свете никто ничего не дарил. Впрочем, она не слишком и расстраивалась. Хуже было то, что с тех пор и мужчины-то никакого не появлялось поблизости.
Но бывшему мужу всего этого знать совсем необязательно.
– Молчишь, ну и ладно, – сказал он. – Я его у тебя конфискую. В виде очередной репатриации за твои похождения.
– Во-первых, не репатриации, а репарации, грамотей. Во-вторых, ничего ты у меня не конфискуешь. В-третьих, о каких похождениях ты смеешь говорить, когда сам ни одной юбки не пропускал?.. Когда у тебя там первая сучка появилась? По-моему, даже двух лет с момента свадьбы не прошло.
Илья вздохнул.
– Ты ничему не учишься, – сказал он. – И ничего понять не в состоянии. Не могу забыть, как чуть не умер от позора, когда пришёл первый раз смотреть на тебя в этот Театр оперетты. Вообще омерзительное место и зрелище, его по-хорошему запретить надо. Как ты там скакала, задирая ноги выше головы, вместе с другими такими же шлюхами. Весь город ведь твои трусы видел.