Высокое погружение

Даркевич Марина

…«Гроза» оказалась не единственным спектаклем, в котором Людмила решила задействовать Дениса. Получив письмо с пожеланиями от Атаманова, который в очередной раз неуверенно грозился скоро вернуться, Пронина изучила текст новой пьесы модного драматурга Волопасова. Главреж настоятельно рекомендовал включить спектакль в репертуар.

Сюжет и время действия (начало восьмидесятых) пришлись Прониной по душе, и она с энтузиазмом принялась перебирать возможные варианты. Тилляев неплохо подходил на роль старшеклассника Игната Парфёнова – молодого негодяя и разбивателя сердец. Вполне обаятельного, но при этом он должен был находиться в тени ключевых персонажей, которых, естественно, придётся изображать мужчинам покрупнее и с более брутальной харизмой.

Сестру Парфёнова Тоню, оказавшуюся жертвой интриг своего младшего брата, должна была играть

Мария Глущенко – капризная и непредсказуемая, но, без сомнения, прекрасно умеющая входить в образ. Притом настолько, что по окончании действия с трудом расставалась с ним, порой отказываясь даже отзываться на собственное имя. Некоторые не без основания за глаза называли такое поведение напыщенным, но в лицо, конечно, не рисковали подобное повторять. В свои двадцать шесть Маша прослыла женщиной мстительной и злопамятной. Она была худенькой шатенкой, с грудью первого размера, но обладала удивительной притягательностью. И красивыми точёными ножками, которые частенько демонстрировала на сцене, даже в эпизодах, когда этого и не требовалось явно. Впрочем, она хорошо справлялась и с амплуа травести в детских спектаклях, изображая благовоспитанных и вполне асексуальных мальчиков.

На некоторое внешнее сходство персонажей и актеров Пронина и решила сделать ставку, о чем и сообщила на очередном собрании труппы.

Вопреки её ожиданию, Глущенко даже не стала скрывать восторга. Ей нравилось быть простушкой-инженю на сцене, несмотря на то, что обладала она в жизни диаметрально противоположным характером (а может, именно из-за этого).

Внимательно выслушав краткое резюме Людмилы, Маша подошла к Денису:

– Наконец-то у меня будет брат, – произнесла она, с интересом стреляя серыми глазами прямо в лицо Тилляеву. – Мы, случайно, не близнецы, разлучённые в детстве?

– Не надейтесь, – сухо произнесла Пронина. – К тому же ваша мама тоже среди действующих лиц.

– И кто будет нашей мамой? – сразу же отреагировала Глущенко.

– Я вижу в этой роли Севостьянову, – сказала Людмила. – Мама у вас молодая, интеллигентная… Довольно податливая и доверчивая.

– Судя по всему, это предложение, от которого нельзя отказаться, – произнесла Света. – Я готова.

– Ну что ж, нам с вами снова придётся породниться, – с улыбкой сказал Денис.

Подобные шутки были весьма в ходу среди членов труппы, и Глущенко даже прыснула. У Светы же это замечание энтузиазма не вызвало, и она в какой раз ощутила болезненный укол в сердце. Но при виде того, как улыбаются, глядя друг на друга, Денис и Маша (некоторый взаимный интерес у них пробудился явно не сегодня!), у Светы вдруг забрезжила странная надежда. А что, если Денис увлечётся Машенькой, и его связь с приезжей девушкой (и кстати, кто она? Какая она?) постепенно сойдёт на нет?

Думая о Маше, Севостьянова почему-то предполагала, что к ней ревновать Дениса она не станет. В театре не редкость мимолётные (пусть иногда не особенно) интрижки между актёрами, и это, как правило, никого сильно не задевает. Хотя бывают и исключения, конечно. Некоторые вообще склонны полагать театр одной большой постелью, и это пусть далеко не всегда и не везде, но соответствует действительности. Две-три связи, как правило, имеют место. Не только мальчик-девочка, но и мальчик-мальчик… Кстати, на Тилляева уже начал обращать внимание и Соболев… А это уже неприятно. Хотя Денис вроде бы «нормальный». Насколько это возможно для актёра, конечно. Да ещё такого, который имел опыт погружения в женскую роль. Довольно глубокого погружения, надо отметить…

А похоронивший пару лет назад жену, про которую толком никто из труппы не знал, актёр Константин Дедов вдруг начал оказывать знаки внимания ей, Светлане. Пока вроде небольшие – ну там, руку подать у крыльца, предложить подвезти… В труппе только он, да ещё Наталия Евстафьева могли похвастаться наличием личного автомобиля. Руку Света протягивать соглашалась. Но в элегантную белую «волгу» садиться отказывалась. Почему? Дедов ей не был неприятен. Разница в возрасте (мужчина был на шестнадцать лет старше) не казалась столь уж чрезмерной. Просто не было желания, вот и весь ответ.

Светлана, никого не ставя в известность, переписала для себя кассету с записью обоих спектаклей и теперь то и дело пересматривала пьесу Шекспира, начиная с четвёртого акта, когда в процессе появлялась Марианна. Севостьянова отдавала себе отчёт, что занимается каким-то извращением, которому ещё не придумано названия. Боль, которую она

испытывала, глядя на игру Тилляева, была сродни мазохистской, а его женственные манеры, движения, походка вызывали у Светы странное возбуждение, словно она смотрела эротику по кабельному. Не порнографию, именно эротику, с эпизодами женских однополых соблазнений, которая однажды поразила её до глубины души. Севостьянова хорошо помнила, как вскоре после развода, лет шесть назад, когда за показ эротических фильмов ещё можно было поиметь больших неприятностей, её пригласили на квартирный просмотр «Греческой смоковницы». И в какой сумасшедший бег пустилось сердце, когда на экране пошли первые кадры, только намекающие на лесбийские ласки. Это было даже не сексуальное возбуждение в чистом виде, но сильнейшее «над-эстетическое» наслаждение, пробирающее до мурашек. Светлана всегда считала, что женское тело в принципе красивее мужского – изящнее, элегантнее, пластичнее, – но после просмотра фильма убедилась в этом окончательно. Никогда прежде не ощущавшая тяги к своему полу, задалась целью испытать новое, запретное, изысканное… Через полгода это случилось. О, как сладостны были первые прикосновения рук под столиком в театральном кафе! Как замирало сердце от шуршания узкой красной юбочки по чёрному нейлону чулок! Как прерывалось дыхание от аромата женского тела, столь непохожего на привычный мужской запах! Как дрожал голос, когда она спрашивала, как именно Нелли (ах, Нелли! Поэтесса, экзальтированная и до странности плаксивая) поняла, что ей нравятся женщины! И какое потом случилось разочарование, когда наконец они разделись, легли рядом и принялись ласкать друг друга… Света могла сравнить это только с ударом, который получила, взяв в далёком детстве без спроса дедушкину курительную трубку. У вишнёвого дерева был изумительно «сладкий» цвет, и Света, обхватив губами мундштук, приготовилась насладиться вкусом самого лучшего шоколада в мире… И боже мой, какой шок получила, ощутив на языке едкую горечь… Оргазма с Нелли она не достигла, хотя и пыталась. Но тщетно! В процессе ласк куда-то пропала магия и ушло очарование, забрав с собой вожделение. Нелли, правда, один раз кончила. Если не сымитировала, конечно. Света подозревала это не без оснований, потому что предложения повторить от поэтессы не последовало, более того – отношения между женщинами стали более прохладными, пока не дошли до простого «здравствуй» при случайной встрече. Потом была Анна (художница, немного нескладная, стеснительная и плохо понимающая, чего сама хочет). И новое фиаско, ощущение пустоты под красивой обёрткой. Света посчитала себя достаточно умной, чтобы не наступить на коварные грабли в третий раз, потому оставила все попытки уподобиться античной Сафо.

Слишком молодые юноши, да ещё обладающие излишне изящной фигурой, Севостьяновой до недавнего времени вообще были неинтересны, и только появление Дениса вдруг перевернуло представления Светланы о мужской привлекательности с ног на голову. Уже в процессе знакомства, когда она привела Тилляева на встречу с Прониной, Света с нескромным интересом разглядывала стройный силуэт юноши и чувствовала, что в душе начинают играть странные, волнующие и даже немного пугающие фантазии. Будь та встреча первой и единственной, да без «подпитки» в виде шекспировской пьесы, возможно, сердце женщины осталось бы в покое. Но жизнь повернула всё иначе.

* * *

– У меня для тебя хорошая новость, – заявил Денис, входя в комнату.

Зульфия, сидевшая у зеркала на табуретке, у которой были на треть отпилены ножки, расчёсывала свои волнистые, чёрные с каштановым отливом волосы.

– Какая же?

– Меня задействуют ещё в одном спектакле. И на одной из главных ролей. Это значит, через месяц зарплата поднимется раза в полтора как минимум.

– Классно, – произнесла Зульфия, откладывая массажную расчёску. – Это сколько в «убитых енотах» будет?

– Двести. Может быть, даже двести пятьдесят.

– Двести… – вздохнула девушка. – И только через месяц.

– Если точнее, даже через полтора, – неохотно сказал Тилляев. – И то в лучшем случае. Нам стали задерживать зарплату… Но это сейчас везде так.

– Плохо как-то это всё, – грустно произнесла Зульфия. – Мы не выживем на такие деньги.

– Начинаю бросать курить, – с отчаянием произнёс Денис, кидая на тумбочку начатую пачку «примы». Он надеялся, что сумеет избавиться от привычки. К тому же и нормальных сигарет в продаже практически нет. Даже такую дрянь, как «прима», сейчас только у цыган можно купить, и за бешеные деньги притом.