Высотка
Шрифт:
Да, отчуждение началось, оно захватывает день за днем. Скучающий школьник чиркает ручкой в тетрадке, потом выдирает испорченный лист, комкает его и сует в парту. Такая вот смысловая переработка.
Странно, но все, что связано с тобой, ведет себя иначе. Незатопляемый островок, солнечная сторона. За эти два года деревья подросли еще немного. Да, они растут медленно, но ведь так и должно быть.
Лодка на привязи, мостки. Обрывистый берег, лес.
Здесь хочется остаться. Хочется построить дом.
Возьмем временные отрезки от нуля до Баева и от Баева до тебя и дальше — что получится? Диспропорция.
Он раскрывается в каждой точке, у него какой-то бесконечный объем — того, что мы успели и чего не успели. Мы никогда не были на море, но почему-то я точно знаю, что ты видел Морское, и Симферополь, и Коктебель. И что именно ты помогал нам с Петькой тащить стиральную машинку, набитую черт-те чем, иначе мы б ее даже с места не сдвинули.
Ты не уходишь, наверное, потому что это нужно нам обоим. Я ощущаю твое присутствие отнюдь не символически, не умственно, и даже — да простится мне бранное слово — не экзистенциально. Я ощущаю тебя физически — как чувствуют тепло или дыхание. Я слышу, как скрипят половицы, прогибаясь под тяжестью твоих шагов. Ты молчишь, смотришь в окно, мы беседуем ни о чем, потом ты, как раньше, садишься на край кровати, чтобы побыть рядом, пока я не усну. Это присутствие поделено пополам, потому что мы еще не обрели самостоятельность. Тебя нет без меня — и обратно.
Когда необходимость в этом отпадет, ты уйдешь.
Целый вечер провисела на телефоне, разговаривала с В. П. Папа делал вид, что работает, но ухо-то свое в коридор выставил. Он любопытен, как пятилетний мальчишка, сейчас вот ударился в психологию, приставал с вопросами про НЛП… Подсовывает мне брошюрки про холотропное сознание, психотронную энергию или двадцать пятый кадр, мол, объясни, что это значит. Я объясняю — ничего не значит, чушь, ерундистика. А он заводится — из-за таких, как ты, ретроградов, наука и пробуксовывает в границах легко познаваемого. Вы объявляете бессмыслицей то, что не в состоянии постигнуть сейчас, но будущее покажет и т. д. И сразу, без перехода — а ну-ка расскажи мне про этот ваш реминисцентный провал. Может, и я чем пригожусь. Вам, гуманитариям-недоучкам, разумная критика технаря очень даже не повредит.
Я рассказываю, он хохочет — и это все? Нарисовали пару кривулек и думаете, что внесли свой вклад в золотой фонд? Ошибаетесь, ребятушки, это только начало. Вы же по сути ничего не узнали. Так, первые пилотные прикидки.
Конечно же, одной статистикой не обойтись, говорит В. П. Допустим, мы проанализировали количественный аспект, но ведь есть же еще и качественный. Вопрос «сколько» нужно менять на вопросы «как» и «почему». Дедушка Фрейд может многое пояснить (к примеру, почему забывается неприятное), но мы хотим знать, как именно выстраивается прошлое, как оно перелицовывается, есть ли какие-то общие конфигурации событий, которые соответствуют, условно говоря, юности, молодости, зрелости… Нащупать динамику изменений, понять, что становится важным, а что теряет свою смысловую насыщенность и становится
К Фрейду у нас, безусловно, есть претензии, мы же леонтьевцы, нас учили критиковать, может быть, только этому и учили. Отец психоанализа подробно расписал вытеснение, т. е. движение вниз. А путь вверх?
Нечто, бывшее неважным, вдруг приобретает смысл, глубину, детализируется. Прожитые годы работают как увеличительное стекло. Именно это и происходит с детством, которое, как пишет Янссен, только в старости воспринимается выпукло и отчетливо.
Но тогда возникает другой вопрос — должен ли человек осознавать, что вот сейчас, в эту минуту, день, час происходит нечто важное? Обязательно ли ключевому событию сопутствует особое чувство — волнение, подъем, что-то еще? Или оно может пройти незамеченным?
Взять то же детство. О каком-либо осознании, в нашем, взрослом смысле слова, тут речь не идет. Это другой способ запечатления — всем телом, со всеми ниточками-корешками-ризомами, которыми бытие сцеплено с тобой. Бывает, из детства остаются два-три фрагмента, на первый взгляд совершенно невыразительные, но с течением времени они обрастают связями, настаиваются, густеют…
Но тогда как это возможно — отобрать событие из многих других, сохранить, создать преимущество на годы вперед? Могу ли я пройти мимо самого главного в своей жизни, не опознав его, и все-таки не потерять, сохранить доступ, отложить до лучших времен?
Если не ошибаюсь, именно это со мной и произошло.
Даже если память удерживает все — а эту гипотезу еще никто не опроверг — то она удерживает каждый эпизод с какой-то меткой, не нейтрально. Но тогда есть как минимум две альтернативы — либо переосмысление жизни сводится к переписыванию таких меток (или к переклеиванию ярлычков), либо оно связано с изменением самой ткани памяти. Согласно нашей, отечественной литературе, имеется и третье решение, которое связано с появлением новых способов управления памятью, а сам ее состав при этом остается неизменным. Базовые мнемические слои встраиваются в новую структуру (личность-то изменилась! я в десять лет и я в сорок — две большие разницы, как говорят в Одессе) и начинают работать по новым принципам. Так сказать, эффект системы. Звучит как пресловутый переход количества в качество, в который ни один здравомыслящий человек не верит.
(Видишь, как меня выучили — от зубов отскакивает. Не пойму, когда они успели, ведь я прогуляла все, что можно и чего нельзя.)
Вот тебе три гипотезы на выбор, но как к ним подобраться?
У нас это называется — операционализация переменных, самое уязвимое место в любом исследовании.
И как быть, если я по-прежнему слышу твой голос, Аська, я буду ждать, и ни в какую систему он не встраивается. Ты по-прежнему ждешь?
Голос — единственное, что останется. Может, он один и останется, чтобы мы могли найти друг друга на большой высоте.
Сколько раз я слышала от других: прежде чем понять, нужно потерять…
Убедилась на себе — пониманию предшествует разрыв, но когда оно происходит, разрыв преодолевается одним прыжком, мгновенно. И вот ты снова со мной, и я снова не могу сказать ничего вразумительного о том, как это произошло.
Воображение здесь ни при чем. Я просто радуюсь тебе, держусь за тебя, засыпаю с тобой. Это странно, это дико, но здесь нужно говорить не о памяти, а о жизни. Мы проживаем то, чего не было и, наверное, быть не могло. Где мы более реальны — в прошлом или теперь?