Высотка
Шрифт:
Моя внешняя жизнь постепенно налаживается после периода безработицы и безденежья. Я нашел более или менее приличную работу в одной фирме, организующей разного рода курсы: языки, делопроизводство, бухучет и прочее.
Как нашел? Да очень просто — через газету. А чтобы взяли, придумал фокус в духе этого — отсканировал свой диплом, в графе „специальность“ подтер слово „химия“ и написал „психология“, и что бы ты думала — сошло! Теперь занимаюсь всем понемногу — беседую с клиентами, преподаю математику, русский, логику и подготовку к психологическому тестированию. Последнее особенно восхищает степенью своей профанации. К примеру, я, учу людей „правильно“ отвечать на вопросы MMPI или описывать
Математика с логикой тоже штука забавная. Самый офигительный кайф рассказывать группке восемнадцатилетних девиц про парадокс лжеца, латинский квадрат и строение силлогизма. Они смотрят широко открытыми глазами и ничего не понимают. Это здорово поднимает самооценку.
Кроме того, наша контора выпускает учебники по подготовке к психометрии, в чем я тоже принимаю участие. Выдумываю задачи типа:
„Все слоны обладают длинным хоботом и большими ушами. Некоторые животные принадлежат к отряду хоботных. Из этого следует, что:
1) слоны из отряда хоботных;
2) некоторые животные — слоны;
3) только хоботные — слоны;
4) размахивая ушами, слоны могут летать, поэтому они трубят в хобот, чтобы не столкнуться в воздухе“.
Как бы ты ответила? Уверен, что с логикой у тебя отношения по-прежнему неважнецкие, иначе ты не сказала бы мне тогда по телефону, что с удовольствием приехала бы, но как-нибудь в другой раз».
«Если бы ты увидела меня на службе, ты бы умерла — я хожу в белой рубашке, пиджаке и галстуке, тщательно выбритый и пахнущий Escadой. Иногда смотрю на себя в зеркале и удивляюсь, как дошел до жизни такой — выгляжу словно торговец гербалайфом. Терпеть не могу разговоров по телефону — и все же занимаюсь этим по 12 часов в сутки. Благодаря новой работе избавился от многих интеллигентских комплексов. Мне теперь ничего не стоит позвонить незнакомому человеку в 9 утра, возможно, поднять его с постели и начать втюхивать что-нибудь ненужное.
Зато у меня появился новый комплекс, от которого так просто не избавишься. Меня тут спросили, сколько мне лет, причем совершенно неожиданно. Этот вопрос исходил от одной 17-летней ученицы, которая любыми способами пыталась меня закадрить. Наверное, мы кажемся им интригующе взрослыми, не знаю, но я внезапно почувствовал себя старой развалиной. Мы учим, поучаем, принимаем зачеты, экзамены… Ходим на работу, пьем коньяк… Платим за квартиру, спим по ночам… И что дальше?
С этого-то все и началось. Я как будто вернулся обратно — томление в груди, дрожь в коленках, короткие взгляды — я у доски, она в классе. Недавно прождал два часа под дождем с букетом цветов, а она не пришла. И тогда я подумал — какого черта! Куда я полез, зачем? Повторить захотелось? Но мне не нужны повторения. Мне вообще ничего не нужно. Я больше не думаю о тебе и, кажется, забыл, какого цвета у тебя глаза. Карие?
„О, души, слепленные из грязи, нежности и грусти!..“ Непредвиденное, чудесное закончилось, впереди только нормальная жизнь. Работа, квартира, коньяк.
Впрочем, свои тихие радости есть и у взрослых. Поскольку я теперь состоятельный, то начал одеваться не просто так, а с выбором. Открыл целый мир магазинов дорогой одежды и обуви, и теперь с каждой зарплаты покупаю себе то новый пиджак, то ботинки.
Нечто похожее, только хуже, происходит с
«Мира с Настей собрались в Москву, зазывали меня, но я отказался. Понял, что пока не готов увидеть тебя, маму… Мой дом здесь. Временный, разумеется, но все же дом. В нем тишина и покой. Никто не нарушает моих границ, не топчет походными ботинками мой внутренний дворик. И я могу вырастить в нем столько капусты, сколько захочется, и никому не давать отчета о том, почему я живу именно так, а не иначе.
Сегодня иду в филармонию слушать Ирку, потом мы вместе с ее богемными друзьями-альтистами поедем к морю пить фалернское вино. В Москве же нет ни моря, ни альтистов, ни фалернского. С Москвой меня связывают только болезненные воспоминания, которые постепенно изглаживаются, освобождая место для чего-то нового. И оно скоро наступит, потому что лучшее, конечно, впереди».
«Аська, привет.
Пишу коротко, нет никаких сил чинно сидеть за столом и водить ручкой по бумаге. Когда ты уже заведешь себе электронную почту! Это просто и удобно, а отказываться от такого удобства — форменное мракобесие.
Я молчал, пока не было полной определенности, но теперь можно. Сообщаю новость: мне дали стипендию в университете Торонто. Теперь бегаю по инстанциям, оформляю отъезд, нервничаю, терзаюсь беспочвенными страхами (вдруг что-то накроется в последний момент, бумаги не придут, они передумают и т. д.), но и это скорее заводит, чем выбивает из колеи. Да, я снова стану новичком, но только такая позиция и заставляет нас меняться.
Не говори ничего маме, я сообщу ей оттуда. Если хочешь подробностей — позвони в четверг вечером, только не поздно, потому что мы уезжаем в Эйлат отгулять последние выходные. Мира пишет тебе письмо, но в мой конверт она точно не успеет, потому что Сид — а в роли оказии сегодня выступает именно он — уже двести раз повторил, что если я сейчас же не остановлю свой мутный эпистолярный поток, то он опоздает на самолет… Он вообще страшный брюзга и мизантроп, еще почище моего. Если он будет на тебя косо смотреть, не молчи, не терпи, а скажи, что нажалуешься мне.
Все, заклеиваю конверт и прощаюсь до Канады.
Будь».
Skating away
Давно хочу написать тебе, но каждый раз что-то останавливает.
Зачем? Чего ты обо мне такого не знаешь?
Впрочем, одна новость имеется — я теперь совсем мало говорю. Зато с увлечением слушаю: шаги на лестнице, папин кашель, дождь, гудение газовой колонки, скрип половиц, свисток чайника, постукивание в стиральной машинке, где крутятся наши с Викой джинсы и царапают заклепками стеклянную дверцу… Вот папа дописывает фразу, встает, снимает чайник с плиты… Скрипучий ящик буфета, чайная ложка, жестянка с заваркой. Через пять минут он позовет пить чай, и я пойду.