Высотка, Завершнева Екатерина

Высотка

на обложку

Завершнева Екатерина

Шрифт:

Небо без луны

Прохладный, дождливый июнь, на нашем же градуснике ртуть потихоньку ползет вверх, уже пересекла красную отметку, уже субфебрильно. Я дозрела до ночных покатушек, и пусть Баев думает что хочет, раз остальные давно подумали и терять нам нечего.

(Я не сказала? У Митьки собственная «Ява», подержанная, но своя, и водительский стаж, еще с армии. Права такие, права сякие, можем водить грузовик, можем легковушку или мотоцикл — было бы что водить… А мне все равно на чем кататься, главное — Митька. Я сажусь, обнимаю его и еду. И слушаю Дженис.)

Trusting me, baby,

и я верю — в счастливую Дженис, в несчастную Дженис, во все, что она мне говорит, в Митькину спину, за которой можно спрятаться от ветра, в ночную Москву, которая мне теперь нравится больше дневной, потому что она уже вдоль и поперек изъезжена, одомашнена, приручена…

Ночь лучше уже тем, что за нами нет чужих глаз, мы свободны; носимся по городу, оглашая спящие улицы бодрым дрдрдрдддддыдыдыыыы; возвращаемся под утро озябшие, вызываем лифт; долго стоим у двери, обнявшись, я не достаю ему даже до подбородка; Митя запахивает куртку и застегивает ее вместе с моей головой — спи, я посторожу; through all kind of weather, through everythin’ that we done, hey Bobby baby kept me from the cold; и никаких поцелуев; потом мы снимаем в предбаннике обувь, осторожно открываем дверь, Баев спит; садимся за стол, молча смотрим друг на друга час, другой; Баев открывает один глаз и говорит: купи ей хотя бы шлем, а то угробишь, а мне потом в инвалидной коляске катать, ты же не будешь, ты только на развалюхе своей, и засыпает; сидим, как загипнотизированные, которых некому извлечь из транса, бросили, ушли; до завтра, я зайду в шесть, нет, до сегодня, все-таки очень правильно гулять по ночам — не приходится потом ждать целый день.

(Их поступь легка, как белая ночь // их лица светлы, они чувствуют дождь // карнизов и крыш // и так хочется прыгнуть в открытый пролет // но уже утро зевает из окон, утро встает // cпи, малыш.)

На последний экзамен Митька подкатывает меня прямо ко входу на психфак. Навстречу Акис, за ручку с сероглазой девочкой. Здоровается, заговорщицки подмигивает. Это твой новый бандит, о котором все говорят? Не похож вроде на бандита, откуда взялся? Смотритесь вы прекрасно, Аська, даже если ты будешь все отрицать. Меня не проведешь!

(А год назад утверждал, что я прекрасно смотрюсь рядом с чудовищем… Как быстро у людей вкусы меняются!)

Акис два месяца женат на сероглазой, поэтому светел и добр, на следующий курс перебирается без единого трояка, ну и я заодно. Значит, дадут стипу, а пока я подрабатываю техническим переводом в том самом журнале «PC Magazine», который до сих пор лежит на Митькином столе (и не потому, что бардак, а потому, что я его как подставку под горячее использую).

В журнал Петя устроил. Пробный текст перевела сносно, взяли на испытательный срок. Петька потешается, правя мои опусы, поскольку терминологию я изобретаю на ходу. «Two billion dollars» ничтоже сумняшеся превратила в «два биллиона». Представь себе фирмочку с оборотом в два биллиона долларов!.. Билл Гейтс отдыхает… Баев льет крокодиловы слезы… но в целом ты молоток, могло быть хуже.

Спасибо Пете, спасибо «PC Magazine», я опускаю в щель последний жеточник на метро и еду за гонораром. Если сейчас денег не дадут, чапать мне через всю Москву пешком, или штурмовать турникет под истеричные свистки дежурной по станции, или клянчить жетончик у добрых людей. «Золотой единый» почему-то потерял

свою силу, не действует — баевские штучки, наверное.

Добрый дяденька редактор наскоро просматривает нашу с Петей работу, кладет в ящик стола, открывает другой и достает конверт. Ура! Ура! Значит, меня ждет слойка и батончик с райским наслаждением, а вечером Митя, Митька, Митяй.

Лето, я изжарен как котлета, мы все изжарены, живем на пляже в Серебряном бору. Кот продал бабушкин резной секретер, пропиваем (оказывается, у него бабушка в Москве! и чего он тогда по общагам мается? за компанию?). Сидим по горло в реке, в голове волшебные пивные пузырьки, мир определенно становится все лучше и лучше. Устроили конкурс нырков, кто техничней войдет в воду. Митька и Кот сплетают руки, я забираюсь на этот помост и, не удержавшись, плюхаюсь в воду, хватаясь за что придется. Клок есенинских волос остается в ладони, Баев аплодирует и советует Коту встать под водой на табуретку, чтобы уравновесить разницу в росте, иначе Митька быстро облысеет, а Кот нет, а это нечестно. На третьей попытке я весьма убедительно врезаюсь головой в дно, прыжок засчитан и мы приступаем к водному волейболу.

Маленький полосатый мячик порхает над водой, Митька бросается за ним, демонстрируя шумный, но далекий от классического образца баттерфляй (Баев говорит — стиль «бешеный кашалот», новинка сезона). Кот покатывается со смеху и сообщает мне доверительно — он еще и не так может, если перестанет дурить, у него же по плаванию разряд и целая коллекция медалек за академичку. За что? переспрашиваю я, Кот смотрит на меня с жалостью — женщина, что с нее взять.

Женщина — впервые это слово не режет слух

и когда он снимал через голову футболку

(через голову, Ася, ты бы еще сказала, двумя руками

это называется — язык отнялся, да?)

я смотрела, оглушенная

не понимая, что со мной происходит

раньше ничего подобного

я бы и смотреть не стала

тонкая мужская талия, пропорционально развитый торс

и придет же в голову — торс, да еще пропорциональный

откуда выскочило, из какого словаря

потому что без головы, как у Ники Самофракийской