Высшая мера
Шрифт:
Все необходимое: бритву, помазок, мыльный крем, одеколон - он купил еще там, на Кипре, купил, даже не задумываясь, насколько чужды ему, бородатому, были эти красивые предметы. Ему вдруг понравился помазок с полупрозрачной, под янтарь, ручкой, с густой длинной щетиной. И блеск двойного лезвия понравился, причем возникло ощущение, будто у него всегда были такие лезвия и он лишь ненадолго расстался с ними.
И занятие, которое его ожидало, вызывало приятную тревогу - он будет бриться.
Правда, его ждало разочарование - ту короткую бороденку, которую он все-таки оставил, роскошное
Но Апыхтин нисколько не огорчился. Натянув белую майку, купленную в Пафосе, он спустился на первый этаж и вошел в парикмахерскую. Она оказалась пустой. Старый лысый мастер оторвался от газеты и, чуть шевельнув темной морщинистой рукой, указал на кресло.
– Слушаю вас, молодой человек, - произнес он.
– А что, еще схожу за молодого?
– удивился Апыхтин, опять проявив новую свою привычку - легко включаться в разговор с незнакомым человеком, более того, с человеком, который ниже его по положению.
– Вы будете сходить за молодого еще лет пятьдесят.
– Парикмахер произнес это без улыбки, даже с некоторой угрюмостью, словно вынужден был признать очевидное.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Так что все-таки скажете, молодой человек?
– повторил парикмахер.
– Бриться будем, отец.
– Бриться - это прекрасно.
– Парикмахер нисколько не удивился, не огорчился свалившейся на него работе, хотя, конечно же, не каждый день приходят к нему сбривать бороды.
– Должен сказать, что и с бородой вы были не последним человеком.
– Он произнес это, уже намыливая мохнатые щеки Апыхтина.
– Я надеюсь не оказаться последним и без бороды.
– То, что вы приезжий, видно на расстоянии… С Урала?
– С Украины, - соврал Апыхтин и опять не смог бы объяснить, зачем он это сделал. Но чувства сожаления не было, наоборот, упомянув Украину, он почувствовал, что поступил правильно.
– Бывал, бывал, - проворчал старик.
– Как там, на Украине?
– Они уже не говорят «на Украине», они говорят «в Украине», - ответил Апыхтин.
– Очень озабочены чувством собственного достоинства. Больше ничем не озабочены.
– А мы говорим «на Руси» и не очень страдаем.
– Они сравнивают себя с другими государствами, более сытыми, тупыми и самодовольными. Те государства им нравятся больше.
– А что, есть такие государства?
– невинно спросил старик.
Инструмент у старика оказался неплохим, да и сам он, похоже, был настоящим мастером - через двадцать минут Апыхтин увидел в зеркале почти незнакомого ему человека. Сфотографируй его кто-нибудь незаметно, покажи ему этот снимок - ни за что бы себя не узнал. Правда, щеки его были неестественно бледны по сравнению с загорелым лбом и почти черной шеей, но это не смущало Апыхтина. Он вдруг с удивлением увидел шрам, проходящий почти через всю его щеку, он совсем забыл об этом шраме и, увидев его, опять испытал спокойное чувство удовлетворения - это неожиданная и серьезная поддержка. Бороду он носил десять-двенадцать лет, а круг знакомых, друзей, соратников сложился в последние лет восемь, поэтому о шраме никто не знал, разве что
Была, куда деваться, была давным-давно шальная ночь на берегу реки, были костры, были прекрасные до одури сокурсницы, были тревога, трепет, озноб от пронизывающего насквозь счастья. Тогда-то он и распорол себе щеку о торчащую надломленную ветку. Потом красноватый, изогнутый шрам, идущий от уха до уголка рта, стал одной из причин появления у Апыхтина бороды.
– Вопросы есть?
– спросил парикмахер, сдергивая простыню и показывая свою работу.
– Вы красите волосы?
– спросил Апыхтин.
– Случается.
– Надо бы нам и этим заняться.
– Не понял?
– Старик вскинул тяжелые кустистые брови - единственная растительность, которая украшала его большое морщинистое лицо и гладко выбритый череп.
– Высветлить бы немного, - Апыхтин провел рукой по коротким своим волосам.
– В какой желаете цвет?
– Ну… Пшеничный… Не возражал бы против легкой рыжинки… Так примерно.
– А знаете, что время от времени вам придется повторять эту процедуру?
– Но ведь вы снабдите меня флакончиком, чтобы не возникало разнобоя в колорите?
– Сделаем. Так что… Приступаем?
– Вперед, отец! Без страха и сомнений.
– Крутой ты мужик, - проворчал парикмахер, снова набрасывая на Апыхтина большую простыню.
Когда Апыхтин вышел из парикмахерской, единственное, что было в его облике от председателя правления банка, это рост. И больше ничего. Только рост, только родные его почти сто девяносто сантиметров. Но от них он избавляться не хотел. Да и надобности не было. Сбросив двадцать килограммов лишнего веса, он шагал легко, широко, охотно оглядывался на пустяки, чувствуя, что ему приятно вот так резко поворачивать голову вслед за человеком, чем-то привлекшим его внимание, вообще развернуться и сделать несколько шагов, пятясь, и снова идти, ощущая каждую клеточку своего тела.
Он знал, куда идет, знал, что в небольшом переулочке рядом с Тверской, недалеко от Елисеевского магазина, если пройти в сторону Столешникова переулка, есть неплохая клиника, где быстро и хорошо устанавливают контактные линзы.
И он поставил себе контактные линзы, заменив ими очки. Все-таки очки, какова бы ни была оправа, связывали его с прежней, банковской жизнью. Линзы он попросил зеленоватого цвета, цвет вполне подходил к его новым светлым волосам.
– Неделю будете привыкать, - предупредила его строгая пожилая женщина, которая, несмотря на характер своей работы, все-таки предпочитала пользоваться очками самыми обыкновенными.
– Привыкну, - заверил ее Апыхтин.
– В последнее время мне ко многому приходится привыкать.
– Как и всем нам, - вздохнула женщина.
На том и расстались. Напоследок, правда, женщина вручила Апыхтину небольшой листок с плохо отпечатанным.текстом.
– Что это?
– Инструкция. Как себя вести в тех или иных случаях. Снимать ли линзы на ночь, опускать ли их в воду, в какую воду… Ну и так далее.
– Спасибо, - сложив листок пополам, Апыхтин опустил его в карман.
– В случае чего… Заходите.