Высшая мера
Шрифт:
– Напрасно, - улыбнулась Серкова. Она взяла со стола пачку сигарет и положила в сумочку. Зажигалку опустила туда же, в отдельный кармашек, потом поддернула воротничок своей рубашки, придав ему стоячее положение, и, вскинув голову, посмотрела на Юферева. Тот догадался - наступила минута прощания.
– Может быть, мы когда-нибудь заглянем в ресторан «Пламя»?
– спросил Юферев.
– Ни в коем случае! Они знают вас в лицо! За вашим расследованием, Саша, следит весь город. Каждый ваш промах в тот же вечер обсуждают миллион жителей! Когда почти у вас на глазах зарезали единственного свидетеля… Над
– Надеюсь, - пробормотал Юферев, подавленный словами Серковой о том, что о каждом его шаге, оказывается, знают чуть ли не все жители города.
– Вы приехали на машине, это внушает некоторую надежду. Оцените мое мужество и самоотверженность.
– Она улыбнулась и встала, приставив стул поближе к столику.
– Оценил, - кивнул Юферев.
– Не вздумайте мне звонить.
– Почему?
– Не только вы можете подключиться к моему телефону.
– А почему вы решили, что я подключился к вашему телефону, что я прослушиваю вас?
– Потому что это было бы грамотно. Неужели вы даже этого не сделали?
– Вообще-то да, - неопределенно ответил Юферев.
– Где вы работаете?
– Вы этого не знаете?
– Я только сегодня узнал о вашем существовании.
– А… Тогда ладно, тогда простительно. Центральный универмаг, старший товаровед.
– И по каким товарам специализируетесь?
– Женское белье.
– О!
– уважительно произнес следователь, и это было все, что он смог выдавить из себя.
Встав из-за стола, Юферев посмотрел в лицо Серковой. Когда она была серьезной, губы ее казались чуть выпяченными вперед, будто она собралась свистнуть или же приготовилась к поцелую. При этом глаза принимали несколько наивное выражение. Но Юферев уже убедился, что эта женщина далека от наивности, осторожна, но не труслива, и похоже, прошла неплохую жизненную школу.
– Если прижмет, я вас найду, - сказал он.
– Надеюсь, до этого не дойдет.
– Она подбадривающе кивнула ему и направилась к перекрестку. Джинсы, мужская рубашка, сумочка на длинном кожаном шнурке. Что-то еще придавало ей легкость и независимость, что-то еще… Она отошла уже метров на двадцать, пока Юферев догадался - каблуки. На ней были туфли с высокими каблуками. С джинсами это смотрится иногда почти соблазнительно.
Юферев вздохнул и, подойдя к своим ребятам, присел. Бутылка с пивом стояла нетронутой, и он, наполнив стакан до краев, залпом выпил до дна.
– Ничего девочка, - сказал Брыкин.
– Телефончик оставила?
– Посоветовала забыть.
– А сможешь?
– Постараюсь.
– Юферев снова наполнил стакан и снова выпил его залпом.
– Кажется, она меня достала, - пожаловался он, - кажется, достала.
– Значит, ты еще живой человек, Саша.
– Местами, ребята, только в отдельных местах.
– Юферев взял бутылку, но, убедившись, что она пуста, поставил ее на стол.
Апыхтин с изумлением рассматривал свой новый паспорт, и он все больше ему нравился. Нравилась новая фамилия - Антонов, фотография, где он выглядел явно помолодевшим. Паспорт, правда, был до неприличия новым, посверкивающим и похрустывающим, но Апыхтин натянул
За время своих блужданий по Москве Апыхтин сделал важное открытие - оказывается, банкирская работа, вся та деятельность, которую он проделал, чтобы организовать, пробить, узаконить свой банк, вся эта работа подготовила его очень ко многому. Теперь он мог спокойно говорить с самыми разными людьми, мог, не дрогнув, предъявить свой фальшивый паспорт кому угодно, мог врать увлеченно и искренне.
Расставаясь с собой, Апыхтин не испытывал никакого сожаления. И чувствовал - что бы ни случилось с ним дальше, возврата не будет, он уходил от себя прежнего навсегда. Превращения, происходившие с ним, были необратимы, теперь он понимал это.
И не испытывал даже слабых колебаний. Все шло правильно, более того - единственно правильно. Он вдруг осознал: никакое событие, никакая встреча с кем бы то ни было не вызовет в нем робости и неуверенности. Мир сделался простым и до конца понятным, а он в этом мире нашел свое место.
Прежде чем вернуться в город, он решил позвонить в банк и поговорить с заместителями. И не потому, что так уж соскучился по родным голосам, вовсе нет. Обычные человеческие чувства, слабости, устремления как-то отступили, и он с удивлением убеждался в том, что не тянет его к людям, с которыми столько перенес всего, а все сильнее и нестерпимее влечет другая жизнь - суровая, криминальная, безрассудная.
Первому позвонил Басаргину. Тот замещал его все это время, и Апыхтин по прежней привычке, сам того не замечая, выполнил суровое требование субординации - вначале разговор с руководством.
– Привет, Басаргин!
– проговорил он в трубку, с наслаждением чувствуя, что голос у него прежний и зам наверняка воображает Апыхтина тоже прежним.
– Старик!
– закричал Басаргин.
– Ты приехал?!
– Да нет еще…
– Откуда звонишь?!
– Есть такой небольшой городок на западе Кипра… Пафос называется…
– Ты до сих пор в Пафосе?!
– Подзадержался немного. Тут на самом берегу стоит совершенно потрясающий ресторанчик, весь залитый солнцем, весь раскаленный на солнце… Но вино холодное…
– Как называется вино?
– закричал Басаргин, будто это было самым главным.
– «Афродита», - сказал Апыхтин, не задумавшись ни на секунду.
– О!
– застонал Басаргин, и Апыхтин, кажется, даже увидел, как тот горестно раскачивается в его председательском кресле.
– Неужели такое возможно, неужели есть на белом свете люди, которым это доступно!
– Есть такие люди, Андрей, есть. Но, понимаешь, во всяком наслаждении существуют и отрицательные, удручающие стороны, которые не позволяют полностью отдаться…
– Что же тебя там удручает, старик?!
– Понимаешь, море такое синее, такое синее, что просто слепит и режет глаза. А от раскаленной белой стены ресторана поднимается вибрирующий морской воздух. К тому же стакан, который мне дали для вина, оказался маловат, маловат стаканчик-то! И это… Вино на таком солнце нагревается слишком быстро, и его приходится пить как можно быстрее. Только тогда тебе принесут еще одну холодную бутылочку «Афродиты».