Высший пилотаж
Шрифт:
Не правда ли, малюточка? И что же!
Клянусь Мадонной, сразу перестала
Плутовка плакать и сказала: «Да».
Как долго шутка помнится, ей-богу, —
Хоть проживи сто лет, а не забыть:
«Не правда ли, малюточка?» А крошка
Утешилась и отвечает: «Да».
Видимо,
Когда он наконец удалился, крутанув напоследок задом, и Мария, и Иона вздохнули с облегчением.
Зато кое-где в зрительном зале раздались аплодисменты. Неясно было: приветствует ли публика режиссерскую находку или окончание сцены?
Но вот началось решительное объяснение Ромео и Джульетты. То, что сынок не может войти в дом, а разговаривает с мамашей из сада, вызывало некоторое недоумение.
«Не иначе как завалил сессию в институте и его выгнали, как Сашеньку, — со смешком подумала Мария. — А может, просто замок у них сломался и входную дверь заклинило. Ему повезло, что на улице не зима. А впрочем, в Вероне морозов, наверное, не бывает...»
В довершение абсурда Джульетта вышла на балкон с большим красным надувным мячом. Перебрасываясь репликами, герои одновременно кидали друг дружке и этот спортивный снаряд.
Ромео, чмокнув мяч в румяный бок, торговался:
— Ужель, не уплатив, меня покинешь?
Следовал меткий бросок вверх.
Джульетта вопрошала:
— Какой же платы хочешь ты сегодня?
Бросок вниз. Сынок, возвращая мяч, прикидывал, как бы не продешевить:
— Любовной клятвы на мою взамен!
Джульетта не давала себя облапошить:
— Ее дала я раньше, чем просил ты. Но хорошо б ее обратно взять!
Ромео, завладев мячом, не желал вновь расставаться с имуществом:
— Обратно взять! Зачем, любовь моя?
Мамаша, как опытный бухгалтер, объясняла условия сделки:
— Чтоб искренне опять отдать тебе.
Это успокоило Ромео, и он опять прицелился для очередного броска.
Тут из-за сцены раздался утробный голос кормилицы (или, вернее, кормильца):
— Синьора! Где же вы, синьора!
Видимо, акустика в зале была не совсем привычной для труппы «Сандвича». Зов прозвучал слишком громко. Ромео кинул мяч, как баскетболист, но... промахнулся.
Или по сцене прокатился сквозняк, нарушив траекторию легкого надувного снаряда?
Короче, красный шар полетел куда-то вбок, Джульетта потянулась за ним, неосторожно опершись на перила балкона. Декорации не были на это рассчитаны, перила пошатнулись, Джульетта вскрикнула, теряя равновесие, и выкрикнула по-английски нечто непристойное, явно не из Шекспира...
Она падала...
Дальнейшее Маша видела замедленно.
...На
...Нога наступила на край подола Джульетты, уже зависшей в воздухе, и на миг приостановила ее падение...
...Швы сценического костюма оказались такими же непрочными, как крепления декораций, сборчатая юбка осталась придавленной босой мозолистой ступней...
...Конечно, из первого ряда партера, снизу, нельзя было разглядеть деталей, однако Маше отчетливо привиделось: на ногте большого пальца страшной ноги чернеет синяк...
...А Джульетта неглиже летела вниз...
...На сцену «Современника»?..
...Нет, на мостовую, с высоты восьмого этажа...
Старая Джульетта... старая девушка... старая дева... Падала не английская актриса по имени Патрис Кей, а сама Мария Колосова...
Дурно... Плохо...
Может, бутерброды все-таки были несвежими?.. Вскочить, бежать!
Маша поднялась на ноги и... рухнула между первым рядом и рампой. Последнее, что она помнила, был кисло-сладкий привкус клюквенного киселя во рту...
Иоанн нес ее на руках.
Нес легко и бережно на край земли, к линии горизонта.
Да нет, к парапету грязных Чистых прудов. Таких грязных, что нельзя было даже брызнуть этой водой девушке в лицо.
К счастью, рядом стояла палатка, из которой уже бежал ее хозяин, держа в руках бутылку «Боржоми».
— Маша, Машенька, что с тобой?
— Надо расстегнуть блузку и лифчик, — посоветовал хозяин палатки.
Иона взялся было за пуговку возле строгого отложного воротничка и... никак не мог решиться.
Ему не приходило в голову, что сейчас они поменялись местами: точно так же Мария боялась раздеть его, лежавшего без сознания, после аварии.
Но ей мешала девичья стыдливость, а он-то! Скольких женщин раздевал на своем веку! Казанова... В подробностях знал, как устроены и где расположены мелкие крючочки и потайные застежечки на женском белье всех фирм и фасонов.
А теперь почему-то руки дрожали. И дыхание перехватывало. Что с ним?
Маша была права: в любви все непонятно!
Девушка очнулась сама: помогло «Боржоми», которым ей омыли лицо. Потом она жадно глотала из горлышка солоноватую щелочную воду, и клюквенный вкус постепенно исчезал, унося с собой и кошмарные видения.
Подсознательный страх, вырвавшийся наружу, чтобы нанести очередной удар, опять удалился, взяв тайм-аут.
Теперь Маше было ужасно стыдно, что она доставила своему спутнику столько хлопот. Она виновато, с жалобной улыбкой, развела руками:
— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.
Он рассмеялся с облегчением, счастливо:
— Да, зрелище было просто убийственным. Я и сам чуть коньки не отбросил.
— А чем там все закончилось?
— Как — чем? Полагаю, примирением Монтекки и Капулетти.