Выстрел в спину на Машуке. Заказное убийство Лермонтова
Шрифт:
Лермонтов не стеснялся признаться в том, что заблуждался, избегая Натальи Николаевны. Он прямо сказал:
«– Когда я только подумаю, как мы часто с вами здесь встречались!.. Сколько вечеров, проведённых здесь, в этой гостиной, но в разных углах! Я чуждался вас, малодушно поддаваясь враждебным влияниям. Я видел в вас только холодную неприступную красавицу, готов был гордиться, что не подчиняюсь общему здешнему культу, и только накануне отъезда надо было мне разглядеть под этой оболочкой женщину, постигнуть её обаяние искренности, которое не разбираешь, а признаешь, чтобы унести
– Прощать мне вам нечего, – ответила Наталья Николаевна, – но если вам жаль уехать с изменившимся мнением обо мне, то поверьте, что мне отраднее оставаться при этом убеждении».
Когда случилась трагедия в Пятигорске, когда пуля, выпущенная из пистолета очередного нелюдя оборвала жизнь того, кто мог нам заменить Пушкина, Наталья Николаевна очень горевала, и в тоже время призналась со слезами на глазах:
– Мне радостно подумать, что он не дурное мнение обо мне унёс с собою в могилу.
Сила Лермонтовских строк обрушилась на негодяев, обрушилась с гневным обличением…
(…) Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… – он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навёл удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьётся ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
Убийца «заброшен к нас по воле рока». Недаром русский историк Василий Осипович Ключевский, кстати родившийся в год гибели Лермонтова, позднее написал: «Немцы посыпались в Россию, как сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении». Это относилось ко времени правления Анны Иоанновны. Но ничего не изменилось в России и в эпоху русских гениев Пушкина и Лермонтова, ни позднее…
Ключевский указал на мерзость того времени, наименованного бироновщиной: «Русским же аристократам, как например князю М.А. Голицыну, была предложена должность шута». Обнаглевшие «немцы» пытались сделать шутом и Пушкина, посылая ему «Диплом ордена рогоносцев». Пушкин вынужден был драться, несмотря на обещание, данное государю, не участвовать в дуэлях.
Лермонтов хорошо понял, как завязывалась интрига и кто стоял за спиной убийцы и выступил против шайки залётных проходимцев и доморощенных сановных уголовников. Известны слова генерала от инфантерии графа Александра Ивановича Остремана-Толстого, сказанные одному из таких проходимцев: «Для вас Россия мундир ваш – вы его надели и снимите, когда хотите. Для меня Россия кожа моя».
Лермонтов посвятил Пушкину тёплые и трогательные строки…
И он убит – и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности
Воспетый им с такою чудной силой,
Сражённый, как и он, безжалостной рукой.
Обратите внимание «певец, неведомый, но милый», Ленский! А ведь как-то так вышло, что читатели с повреждёнными суетой мира нравами, иногда более сопереживают Онегину, даже иногда как бы соединяя его с собой… А Ленский? Вот чудак! Приревновал, стал драться… А вот Лермонтов разгадал, разгадал тонкий замысел Пушкина. Не удивительно то, что один гений разгадал другого гения! И вот результат – строки «певец, неведомый, но милый». Сколько в них чуткости, сколько в них понимания!
С какой пронзительной силой говорил Лермонтов о Пушкине и с каким справедливым гневом обрушился на негодяев, готовивших убийство.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок – они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шёпотом насмешливых невежд,
И умер он – с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Император Николай Первый, огорчённый гибелью Пушкина, прочитав стихотворение «Смерть поэта», сказал: «Этот, чего доброго, заменит России Пушкина», ещё тогда сказал, в 1837 году, а родной брат государя великий князь Михаил Павлович отметил: «От этого зреющего поэта надо ждать хороших плодов».
Эти слова привёл писатель Бурнашев в очерке «М. Ю. Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников», опубликованном в № 9 «Русского архива» за 1872 год. Разумеется, о них на долгое время сознательно «забыли», поскольку они никак не вписывались в лживую мифологию ордена русской интеллигенции.
Управляющий III отделением А.Н. Мордвинов так отозвался о стихотворении: «Я давно читал эти стихи графу Бенкендорфу, и мы не нашли в них ничего предосудительного».
Историк Александр Иванович Тургенев, друг Пушкина, сопровождавший траурный кортеж с гробом Пушкина писал 13 февраля 1837 года сенатору Алексею Никитичу Пещурову (1779-1849), витебскому и псковскому гражданскому губернатору, с которым был в дружбе:
«Посылаю стихи, кои достойны своего предмета. Ходят по рукам и другие строфы, но они не этого автора и уже навлекли, сказывают, неприятности истинному автору».
Кто-то даже пустил слух, что дополнение написано не Лермонтовым. Ведь работали же под Пушкина провокаторы, сочиняя эпиграммы, которые столько неприятностей приносили поэту. Тем не менее, Лермонтов не заявлял о том, что дополнение написано кем-то другим. А ведь именно дополнение взбесило «велико»-светскую чернь.
Есть такое стихотворение у Пушкина – «Чернь», с подзаголовком – «Поэт и толпа» …