Вьюга
Шрифт:
Путь его лежал в пустыню к байским отарам. Бедность вела туда Пермана на крепкой привязи — нужно было добывать хлеб для детей.
Глава десятая
Мучительный полуденный зной уже несколько ослабел, но женщины все еще прохлаждались в тени кибиток. Сегодня девушки и молодухи собрались в кибитке моллы Акыма.
— Болтали, будто советская власть запретит вторую жену брать, — сказала одна из женщин, — пока что не похоже…
— Может, еще и запретит.
— Ничего она не запретит! — решительно заявила Дойдук — жена моллы. — Вон вчера
— Зря вы так говорите, элти [4] — бойкая молодуха, соседка Дойдук, усмехнулась. — Думаете, нарушат Советы закон пророка — пророк явится и схватит их за грудки?
— И чего вы этот закон защищаете? — поддержала молодуху одна из девушек. — Вы-то больше других новым законам радоваться должны. Молла Акым как пить дать вторую жену взять хочет, момента подходящего ждет!
4
Элти — почтительное обращение к жене духовного лица.
— Не говори так, милая, грех это! — бездетная жена моллы в испуге ухватилась за ворот платья..
— Держись не держись за ворот, а надумает муж подружку тебе привести, ничего ты с ним не поделаешь!
Дойдук обиженно отвернулась. Притихли и остальные, Сердар подошел к кибитке.
Мальчик шел медленно, неохотно, он бы рад совсем не подходить, да бабушка послала его к элти с поручением.
Сердар знал, что, когда девушки и молодухи собираются вот так с рукоделием посидеть, посудачить, они чувствуют себя свободно, ведут вольные разговоры и не больно-то радуются, если им помешают. Стоит появиться какому-нибудь парнишке, сразу начинают подтрунивать, в краску вгонять.
Но все равно пришлось подойти. Элти ничего, поздоровалась, как с человеком, а другие, конечно, тотчас за свое:
— Молодец наш Сердар-хан, хоть и лентяйничает, учиться не желает, а вежливость не забыл — здоровается.
— У него память хорошая. А учиться он не хочет, потому что не женят его, правда, Сердар?
— И чего ж его отец не женит?
— Невесты достойной не найдет!
Вот так они и болтали, кому что на язык придет. Сердар отмалчивался. Он уже привык к тому, что его ругают. Все кому не лень попрекали его за то, что бросил школу. Особенно старики — прямо хоть на глаза не показывайся. «Без дела болтаешься, паршивец! Отца своего позоришь! Человек мучается, кусок хлеба вам добывает, а ты, верзила этакий, собак гонять решил? Чтоб завтра же в школу шел!» Нередко за такими наставлениями следовала увесистая оплеуха.
Раньше, когда Сердар посещал школу моллы Акыма, старики привечали его, хвалили за усердие, за понятливость, прочили большое будущее: не только моллой, бог даст, ахуном [5] станет. И будет в селе свой ахун, глядишь, и мечеть появится… Наверное, потому и гневались теперь на него старики — не оправдал надежд.
Последнее время Сердар и сам себе был не рад. Скучно. С маленькими играть не интересно, а сверстники в школе. Подойдешь к ним, как из школы идут, а они намаются
5
Ахун — духовное лицо, богослов.
Так и получалось, что большую часть дня Сердар проводил в одиночестве. Тоскливо было ему, трудно. Чего-то ему не хватало, чего-то жаждало его сердце. А вот чего? Иногда его начинали мучить угрызения совести — ведь не взял его отец в подпаски, хочет, чтоб учился, но все равно заставить себя пойти в школу к молле Акыму Сердар не мог.
Гандым тоже давно уже отстал от школы — с того самого дня, как ноги его попали в дыбу. Он тоже пребывал в одиночестве, тоже скучал, но попреков ему доставалось меньше, способностями он особыми не отличался, и особых надежд никто на него не возлагал.
Их роднило с Сердаром одинаковое положение и ненависть к молле Акыму. Мальчики часто спорили, даже дрались, но что касается ненависти к молле, тут они были единодушны. Как-то раз, разгорячившись проклятиями, которые оба они долго сыпали на голову моллы, Гандым крикнул, сверкая глазами:
— Пошли! Разорим его бахчи!
— А при чем тут бахчи? — удивленно сказал Сердар. — Дыни-то чем виноваты?
— Тебе бы все рассуждать! Чем были виноваты мои ступни, когда он их в дыбу загнал?! Сколько дней я ходить не мог! Даже домой на ишаке привезли. Молла сам привез. А с ишака отец снял.
— Неужели такая боль?
— Ха! Прямо насквозь, по всему телу! Я тогда недели две ползком ползал!
— А отец с матерью что? Неужели моллу не ругали?
— Нет… Пускай, говорят, пойдет в зачет тем мукам, что всем нам на том свете терпеть. Ругать? Разве они будут моллу ругать? Сам, говорят, виноват, учителя слушать нужно.
— Да…
— Пойдем, Сердар! Пойдем на бахчу! Хоть чем-нибудь ему досадить. Разорим бахчу и убежим!
Сердар потянулся.
— Пойти, что ли?..
— Пошли! — Гандым решительно схватил его за руку.
Они перешли арык, протекавший на краю села, и свернули налево — узенькая тропка вела к бахче моллы Акыма. Едва они ступили на тропку, на большаке, за арыком, показались три вооруженных человека.
— Басмачи… — прошептал Гандым, взглянув на Сердара. — Вот живут люди! Этим молла Акым не сунет ноги в дыбу!
— Зато советская власть им покажет!
— Ну да!.. Видал, какие под ними кони?! А пятизарядки! Глаз острый, сердце крепкое. Каракумы просторные — никогда их большевикам не поймать!
— Будто у советской власти коней нет! Или пятизарядок? У нее, если хочешь знать, и пулеметов хватает!
— Да… — не слушая Сердара, мечтательно протянул Гандым. — Чем позволять какому-то молле ноги твои в дыбу совать, сесть бы на лихого коня да винтовку в руки! Помрешь, так хоть в седле, не на карачках!
— Это конечно… Только ведь нет у нас ни коней, ни винтовок…
Басмачи ехали не спеша, опустив винтовки дулами вниз. Хромовые сапоги, красные шелковые халаты, мерлушковые шапки, а главное — быстрые, как огонь, кони и винтовки за плечами, — мальчики не могли оторвать глаз от всадников.