Вьюга
Шрифт:
Арба медленно тронулась с места. Сердар стоял на дороге и смотрел вслед уезжавшим. Потом сел на землю, взял палочку и стал рисовать какие-то линии, прямые и изогнутые, — получился казан. А сбоку написал: «Самый, мой близкий родич — мой казан». Сразу и не поймешь, с чего мальчику взбрело на ум рисовать казан и почему вспомнил он эту пословицу… Может быть, именно сегодня, сейчас он впервые понял ее смысл?..
Широко раскинувшееся село опустело, затихло. Не мычали коровы, не блеяли овцы, не слышно было человеческих голосов. Только выли брошенные хозяевами собаки.
Сердар
Он тяжко, прерывисто дышал и все время просил пить. Бабушка то и дело подавала ему воды — вода была сырая, из арыка…
Сердар сел возле бабушки, вздохнул. Старушка на мгновение перестала обмахивать Мереда, одной рукой прижала к себе Сердара и сказала:
— Вот так, детка, все уехали, а бедняку, видно, пропадать… Стрельба-то все ближе… — Старушка встревоженно глянула на Пермана. — Как бы большевики эти не накрыли нас тут…
— Ну, а что можно сделать?..
— Если в джугаре его спрятать?
— Да он и тут, в прохладе, еле дышит. Пропадет он там на жаре!
— Да ведь большевики-то вот-вот…
— Это конечно…
— Давай вот что, сынок. Возьми-ка ты Сердара, укройся с ним в арыке, а я с Мередом останусь. Какие они ни есть, большевики эти, а ведь люди же. Неужто старуху с больным дитем не пощадят?
Она не успела это сказать, как послышались шаги. «Все! Большевик идет!» — прошептала бабушка, вся помертвев.
Дверь отворилась, и в кибитку заглянул молодой парень с винтовкой на плече.
— Вам что, жизнь надоела? Чего сидите?
— Да что ж делать-то, миленький! Не можем мы подняться — больной у нас.
— Бегите! Бегите, пока не поздно!
— Да куда? Куда бежать-то?
— Куда глаза глядят! Большевики подходят! Все жгут все рушат! Всех убивают: и людей, и собак, и скотину!
— Да что ж они, не люди?!
— Какие там люди! Дэвы одноглазые! — парень припал ртом к ведру с водой и стал жадно пить. Вытер рукавом губы, поднялся и уже в дверях повторил: — Бегите! Бегите, пока не поздно!
— Дядя! — вдогонку ему крикнул Сердар. — А ты разве не большевик?
— Э, дурень! Был бы я большевиком, стал бы я с вами разговоры разговаривать! Пристрелил бы — и вся недолга!
Парень быстро вышел из кибитки. Со всех сторон на него бросились собаки. Не останавливаясь, он на ходу пристрелил одну. Во вторую не попал. Собаки разбежались…
Чем ниже клонилось к закату солнце, тем чаще мимо кибитки проходили люди с винтовками. Они шли и поодиночке, и по двое, по трое… Все они бежали от большевиков. Бабушка уже устала слушать рассказы о зверствах большевиков, она смирилась с судьбой, мысленно отдав себя и свою семью на милость божью. Решили не прятаться, сидели в кибитке возле больного мальчика и ждали, что будет.
Ночью стрельба прекратилась, а с рассветом пушечные залпы послышались уже с другой стороны. Они становились все глуше и постепенно затихли.
— Бабушка, не стреляют больше… — сказал Сердар.
— Да, сынок, не стреляют. Большевики вперед пошли…
— Вперед… — Перман безнадежно махнул рукой. — Мары-то у них в руках
— Я слышал, только… Неужели они всех, всех убивают?!
— Спаси нас, всемилостивый! — воскликнула бабушка.
Меред вздрогнул от ее выкрика, мутными невидящими глазами оглядел кибитку и снова смежил веки.
— Аллах милосердный! — тихонько бормотала бабушка. — Всю жизнь свою я всякий вечер открывала дверь, чтоб кибитку не миновало счастье. Как же так получилось?.. За что караешь нас, всеблагой?
Да, старая, не зашло счастье в нашу кибитку. — Перман сокрушенно покачал головой. — Даже и сверху не заглянуло. Сидим беззащитные, как бараны. Любой может прийти да пристрелить… Может, и правда уйти? Унесем Мереда в джугару!.. Пойду погляжу, как там…
Перман вышел на улицу и очень быстро вернулся.
— Двое каких-то ходят! В кибитках двери ломают! Спасаться надо!
Он бросился к Мереду, хотел поднять.
— Не тронь! — бабушка отстранила сына. — Помрет он, если тормошить будем! Бегите с Сердаром, я тут! Не сделают они мне ничего! Бегите, бегите! — повторяла она, выталкивая Пермана из кибитки.
Тот ухватил Сердара за руку, они бегом миновали шалашик, стоявший против кибитки, и бросились в заросли джугары.
Оттуда, из джугары, им было хорошо видно, как два военных человека, один высокий, другой низенький, с винтовками за спиной ходили по их порядку, одну за другой взламывая двери кибиток. Подсунут под замок лезвие топора, повернут, замок и отскочит. Делали они это умело, быстро, видно, наловчились. Открыв дверь, они ненадолго исчезали в кибитке, а через некоторое время выходили и брались за следующую дверь. Перман не видел, как они обшаривали сундуки, но не сомневался, что именно этим занимаются в кибитках солдаты.
Не пропустив ни одной кибитки, грабители подошли наконец к кибитке Пермана.
— Ну, старая! — широко распахнув дверь, хриплым голосом сказал высокий солдат. — Говори, где соседи добро попрятали?! Золото, серебро! У тебя-то взять нечего — в кармане вошь на аркане, а сосед — видно, что богатый. Показывай, где он добро зарыл! Быстро, а то порешу! — бандит выхватил из кармана пистолет.
— Сынки, милые! Да откуда ж мне знать?! Ни днем ни ночью от внука не отхожу — видите, в жару мечется!..
— А пропади ты вместе со своим внуком! Стой! — Солдат схватил бабушку за косу и одну за другой стал срезать с нее серебряные монеты. — Не шевелись, а то горло перережу!
— Сынок! — заголосила бабушка. — Не тронь подвески! Не бесчесть старуху! Отдай!
— Вот тебе подвески! — солдат ткнул ее в грудь кулаком.
Старуха упала, борук [3] с нее свалился, она сидела на полу, растерзанная, лохматая, как старая кукла.
— Бабушка! — простонал Меред, пытаясь подняться. — Папа!
3
Борук — головной убор замужних туркменок, имеет цилиндрическую форму.