Вьюга
Шрифт:
— Это хорошо, что вы не против…
— Ну так я скажу Клычу, чтоб приходил, — старик оперся руками в пол, собираясь подняться. — Всего тебе наилучшего, Дурджахан!
— Будьте здоровы!
Возле самой кибитки Солтанмурад-ага встретил Мелевше, приветливо поздоровался, окинул ее ласковым взглядом. Девушка встревожилась.
— Мама, зачем дядя Солтанмурад приходил? — спросила она, еще не успев запереть дверь.
— По твою душу, доченька. Сватать.
— Как это — сватать! Мелевше оторопело взглянула на мать.
— Как всех сватают. Семья Клыча прислала его замолвить словечко. Разузнать…
Мелевше
— Чего это ты, милая, головку повесила? Разве плохого жениха тебе прочат? По мне, так лучше и не придумаешь. Гандым, сын Клыча, — первый жених в селе.
— Да я и не говорю, что он плох, просто у каждого свой взгляд…
— Вот оно в чем дело!.. И кого же твой взгляд приметил?
Мелевше не ответила.
— Мама, а что ты сказала дяде Солтанмураду?
— Да что бы ни сказала. Раз нет твоего согласия, велю, чтоб не приходили родители.
— Вели, мама! Обязательно вели! Хорошо?
— Хорошо, доченька… Только ты уж тогда не таись от меня, скажи, кто тебе приглянулся.
Мелевше молча поглядела на мать, вздохнула и снова опустила голову. Дурджахан молчала, но Мелевше понимала, что может обидеть мать, если будет скрытничать. Она открыла книжку, которую все еще держала в руке, вынула заложенное меж страничек письмо, протянула матери и быстро вышла из кибитки.
Дурджахан начала читать, с трудом разбирая буквы.
«Здравствуй, Мелевше — Фиалка, прекраснейший из цветов! Я сел писать это письмо, но сердце затрепетало, и карандаш запрыгал у меня в руках, и буквы лезут одна на другую… Первый листок я выбросил, начал писать снова, Не сердитесь, что буквы такие корявые и некрасивые, — все равно рукой моей водила любовь, искренняя и прекрасная.
Мелевше! Вы родились, выросли в счастливое время, свежий ветерок свободы окропил нежные лепестки вашей души животворной росой: они никогда не поблекнут. И я счастлив, что родился в одно время с вами, что мне выпало счастье встретить вас на своем пути.
Мелевше! Черная зима навсегда ушла из нашей земли, к нам пришла вечная весна, солнечная весна, сулящая щедрый урожай. Мы с вами — одни из первых плодов нового времени, новой эпохи, мы обрели духовную зрелость и свободу. Мы вольны распоряжаться своим будущим, своей свободой, своей судьбой! Я слишком многословен, Мелевше, наверное, у вас уже разболелась голова от моей писанины. И все равно я не высказал даже тысячной доли тех чувств и мыслей, которые переполняют мою голову, мое сердце…
Сегодня я уезжаю в пески, а когда вернусь, мы должны встретиться, поговорить обо всем, все решить.
До свидания, Мелевше.
Письмо написал Сердар».
Глава пятая
Стоял апрель тысяча девятьсот тридцать второго года. Покрытые изумрудным халатом весны пески разукрашены были пестрыми купами цветов, словно наряд молодухи, расшитый веселыми узорами.
Впервые за много лет, которые провел он в духоте огромного города, добрался наконец Сердар до весенних просторов пустыни.
Он
Сердар поглядел на север. До самого горизонта колыхалось алое море маков. По светло-синему небу, разбившись на стайки, плыли легкие белые облачка. Иногда Они вдруг закрывали солнце, на поле ложилась тень, и ярко-алая степь вдруг становилась темно-багровой. Потом солнце выскальзывало из-под облачной пелены, и степь опять была яркой, радостной, словно только что омытая дождем…
Сердар долго стоял на вершине холма, упиваясь прелестью весенней степи, ароматом прозрачного легкого воздуха.
— Подумать только! — вслух произнес он. — Мы сами, собственными руками губим эту удивительную красоту!..
И снова мысли Сердара устремились в русло, ставшее для них привычным в последние месяцы. Весенние травы ни в коем случае нельзя косить на сено, их овцы должны поедать на пастбищах. На этом корму должны они нагуливать жир на зиму. Запасать надо корм из колючки, жмыха, рубленого хлопчатника. То, что останется на пастбище, пусть сохнет на корню, от этого только польза. И пастбища надо использовать равномерно, нельзя стравливать овцам все подчистую, оголять пески… Сколько проблем! И самая главная из них — преодолеть многовековую инерцию, косность, научить чабанов думать по-новому, привить интерес к новым способам, новым формам ведения скотоводства.
Каракуль — золото наших песков. Десятки миллионов драгоценных каракулевых овец могли бы мы выпасать на этих просторах, если бы берегли растительность, берегли природу Каракумов!.. Если вести овцеводство по старинке, если не решать главных проблем, ничего не достигнешь…
Сердар спустился с холма. Он объехал уже немало отар и теперь приближался к отцовской. Перман так и остался чабаном, пристрастился к овцам, привык…
Отца и его отару Сердар увидел еще невдалеке от стана. Перман суматошно метался средь широко разбредшихся овец. «Что ж это он один? — встревожился Сердар. — Где же помощники? Разве одному управиться в окот?»
Сердар подошел к крайним овцам и издали крикнул:
— Здравствуй, отец!
Перман выпрямился, тельпеком вытер пот со лба и тяжело вздохнул.
— Здравствуй, сынок! Вовремя подоспел, пропадаю!
И он тут же бросился к новорожденному ягненку, который, едва встав на ножки, уже ткнулся мордочкой матери под брюхо. Чабан схватил новорожденного: «Баранчик!» Он хотел уже перерезать ягненку горло ножом, но заметил еще нескольких уже поднявшихся на ножки ягнят, намеревавшихся отведать материнского молока. «Прости меня, всеблагой!» — пробормотал Перман и, переломив ягненку хребет о коленку, побежал к другому. Это оказалась ярочка, она имела право жить, сосать материнское молоко — Перман отпустил ягненка. Третий снова оказался баранчиком, и Перман снова, чтоб не терять драгоценного времени, переломил ему хребтину. Четвертая была ярочка, Перман отпустил ее, выпрямился и оглядел отару. Сердар бегал между овцами, не подпуская новорожденных к маткам.