Выжить нельзя умереть

Милютина Елена

До ужина никто не побеспокоил, после тоже. Но сегодня ждать важных посетителей не стоило, скорее всего, нужные личности выжидают, как пойдут дальше отношения отца и сына, не предлагать же помощь, если уже на следующий день произойдет примирение! Скорее всего, ему дадут посидеть несколько дней, окончательно обозлиться, а потом только начнут действовать. Вызов коммфона прозвучал уже ближе к ночи. Анни! Что так поздно? У них в Петербурге уже два часа ночи!

Эльриан торопливо ответил на вызов, с тревогой смотря на появившееся на экране личико девушки.

— Анни, что случилось? У вас же уже ночь!

— Ри, у тебя все в порядке?

— Вроде все, по плану, — ответил так, что бы не соврать Эльриан, — 24-го, поздно ночью буду на Терре, 25 утром встретимся.

—

Ри, мне почему-то беспокойно, ты только не переживай, тут Юстиниан нарисовался, гадостей наговорил. Про тебя тоже упоминал, но так, косвенно.

— Как так косвенно?

— Ну, вроде того, что танцевать на балу это одно, а долгие отношения это другое. Я так и не поняла его намеков.

— Анни, вспомни, пожалуйста, что именно он говорил?

— Это важно?

— В какой-то мере, видишь ли, он дружен с Уитни Сардором, а у этой компании есть определенные цели на Эллане. В последние дни на Терре, они начали проявлять какой то непонятный интерес ко мне. Если узнают о нас, могут начать шантажировать. Так что от Юстиниана лучше наши отношения скрыть. Он может даже не по злобе, просто случайно все выдать Уитни.

— Ты же говорил, что для тебя нет места в семейном бизнесе! Почему тобой теперь интересуются конкуренты?

— Ситуация меняется, Анни, Сейчас все спокойно, и я и ты в безопасности, прилечу к тебе и обязательно все расскажу. Это разговор не для коммфона. Скажу одно, теперь я буду учиться на Астре совершенно легально. Получил разрешение.

— Ой, как хорошо, значит, твой отец дал согласие!

— Дал.

— Рада за тебя. Тогда давай до встречи, свяжись со мной перед отлетом, хорошо?

— Обязательно. Анни, люблю тебя!

— Я…

Анни вдруг вздрогнула и перевела взгляд ему за спину. Эльриан развернулся, за спиной у него стоял император и улыбался. Принц попытался встать, но отец положил ему руки на плечи, удерживая на месте.

— Не пугайтесь, леди Аннабель, я всего лишь отец Риана, вот, зашел переговорить кое о чем, и очень рад познакомиться с вами, хотя бы и не вживую, так хоть через коммфон.

— Очень приятно, лорд…

— Эктор, леди.

— Очень приятно, лорд Эктор, — Анни улыбнулась, — но не буду вам мешать, вы же хотели поговорить с сыном!

— Да, отец, мы с Анни уже прощались. Я свяжусь, Анни, как и обещал!

Аннабель кивнула и отключилась.

Эвальд повернулся к старшим сыновьям, которые маячили в дверях, но не решались войти в комнату.

— Вот, вы переживали, как Ри после беседы с матерью, а он в любви объясняется! Вы свою мать не видели после беседы с ним. Вот за кого переживать стоило, но я не стал, заслужила! Ты весь негатив за 16 лет на нее вылил?

— Не знаю, может и не весь, но порядочно.

Подошли старшие братья.

— Ри, — спросил Эдмонд, — ты извини, вроде не к месту, но ни я, ни Эльдар так и не знаем, что же у тебя произошло на третий день рождения. Отец молчит, на вопросы отвечает, что только ты можешь ответить, если захочешь. Ты что, настолько нам не доверяешь? Это же тогда началось твое взаимное непонимание с матерью?

Эльриан немного промедлил, посмотрел на братьев, на отца, вздохнул и начал говорить:

— Нет, у матушки все началось 19 лет назад, как мне потом объяснили, а мое к ней плохое отношение 16 лет назад, до трех лет все пытался быть хорошим, заслужить любовь. Вы садитесь, разговор долгий. Знаешь, папа, ты был прав, когда советовал мне как-нибудь не сдержаться в разговоре с матушкой. Сегодня не сдержался, и полегчало, словно какие-то чары сбросил. Наверное, ушли остатки того детского страха, которым она меня держала…Так что смогу все рассказать, но, папа, ты дополни, я же не все смог запомнить, часть до сих пор — просто голый ужас, видимо не соображал уже ничего…Да и в три года не все запоминается.

Братья, сидевшие на диване с удивлением уставились на младшего. Эльриан продолжил.

— Дней за десять до моего дня рождения мать уволила мою няню, заявив, что в три года уже пора учиться манерам и прочему этикету, а деревенская женщина всему этому научить

не может. Приставила ко мне бонну, я тогда долго плакал, за что был лишен сладкого на три дня. В день рождения меня обрядили в парадный костюмчик фиолетового цвета, до сих пор этот цвет ненавижу! И вывели гулять за ручку с бонной, мамаша шла сзади, Берту везла в коляске ее няня. Все чинно шествовали по мощеной плиткой дорожке. Помню, хотелось бегать, но мне было строго наказано беречь костюм, а то не получу подарков. Я и старался. Тут подошел молодой грум, сообщил, что отец и дядя Эрвин с Фредом ждут меня у конюшни, что бы вручить подарок. Мать еще возмутилась, какой подарок на конюшне, пусть вручают как все, во время обеда! А папа мне еще месяц назад обещал пони. Я и не вытерпел, вырвал руку у бонны, побежал по дорожке, ботинки новые, подошва скользкая. Упал, сильно, больно, разбил ладони, коленки, на коленях даже брючины порвал. Бонна ко мне кинулась, но ее мамаша опередила, вздернула за руку, заорала что-то типа «я велела костюм не портить, паршивец», отшлепала, поволокла за руку обратно домой. Больно было ужасно, под конец я даже плакать не мог, голос сорвал, испугался, не передать, в основном испугала мать, она походила на какую-то фурию, орала, ругала всю дорогу, тащила почти волоком, рука болела так, что буквально искры из глаз летели. В детской швырнула на стул и велела сидеть до вечера, в наказание, ушла и дверь заперла. Я и сидел, один, все болит, так матери боялся, что встать не решился, прямо на стуле и описался. Через три часа меня отец нашел — та самая бонна набралась смелости и все ему рассказала, а то он надеялся, что я гуляю с мамой, еще порадовался, что она наконец, внимание на меня обратила…Обратила…

Эльриан замолчал, отвернувшись к окну. Эдмонд подсел к нему, приобнял за плечи, успокаивая. Продолжил Эвальд.

— В общем, как мы с Эрвином все услышали, побежали в детскую, дверь сами вынесли, выбили, там тишина за дверью была такая, страшно становилось, а ключи Иоанна унесла с собой. Ри так и сидел на стуле, колени разбиты, ладони тоже, по лицу разводы грязи с кровью, он глаза тер разбитой ладонью, мокрый весь, плакать уже не может, только всхлипывает и поскуливает, рука левая висит плетью. Я его подхватил и в медчасть. Он всю дорогу хрипел — «папа, ручка, ручка болит». Там, в медчасти раздели, курточку разрезать пришлось, обмыли, коленки, ладони обработали, попку тоже чем-то намазали — Иоанна от души нашлепала.

А с рукой ничего не сделать — снимок нужен. Вкололи Ри что-то успокаивающее, обезболивающее, повезли в детский госпиталь, томографию сделали — перелом лучевой кости со сложным смещением, вывих в плечевом суставе. Сами побоялись что-то делать, вызвали из Эстины главного травматолога, пока он прилетел ты, Ри уже проснулся, есть и пить просишь, а врач перед вылетом запретил, сказал что, возможно, наркоз давать придется. Так и вышло. Приехал главный военный травматолог, еще и заведующего кафедрой травматологии Университета привез, посовещались с местными, с тобой поговорили, а ты, к моему стыду и рассказал, что «мама за ручку тащила», так на меня смотрели, думаю, если бы не был императором, я бы много чего хорошего услышал. Чуть сквозь землю со стыда не провалился. В общем, руку ты, сломал, когда упал, но смещение и вывих тебе Иоанна организовала. В операционной все вправили, штифт какой-то особый, рассасывающийся, поставили, повязку фиксирующую наложили, и оставили в больнице на сутки. Я тогда дал команду, нашли уволенную няню, привезли, с тобой оставили. Нам с Эрвиным пришлось во дворец вернуться, гостей разогнали, с Иоанной разругались, она так и не поняла, что наделала, не раскаялась, вот с тех пор я с ней, как с женой не жил, так, соседи. А на следующий день Эрвин предложил тебя к себе забрать. Я сначала не хотел, думал здесь охрану предоставлю, оберегу от неприятностей, а потом понял, безопасность безопасностью, но ребенку любовь и тепло нужно, а меня на все не хватает. А ты как-то сразу Сибиллу принял, добрая она была женщина, с большим сердцем, вот только много детей бог не дал — только двух, а вас с Бертой родными всегда считала!