Выжить с волками (Survivre aves les loups)
Шрифт:
«Брат кюре считает, что у меня красивые зубы и очаровательный губы, он гладит мои плечи, говорит, что у меня округлая грудь, и ему это нравится!»
В этом дневнике отразился труд моей жизни, долгая дорога, пройденная до прихода в дом Сибил и Леонтин, до поступления в школу, до кюре, которому так нравилось сидеть рядом со мной… В блокноте было не больше пятнадцати страниц. В нем было собрано основное, пусть и неумело записанное, но я ждала, что мне начнут задавать вопросы, а я могу отвечать на них и не отвечать… или меня просто спросят: «Значит, ты действительно отправилась на поиски своих родителей?».
А еще я надеялась, что Сибил и Леонтин начнут
– Да как ты посмела? Это сборник лжи! Какая-то пачкотня! Тебе должно быть стыдно!
– Это же явно безнравственная выдумка! Ты что, не понимаешь, Леонтин? У этой девочки душа чернее, чем у самого дьявола!
Разъяренные Сибил и Леонтин порвали дневник и сожгли моих волков, Марека и Мишу в печке. Больше всего они стремились уничтожить жалкие проказы кюре, но в своей истерике старых дев они также сожгли мою жизнь, мое детство и боль, от которой я хотела освободиться.
Я не включила в те неумелые записи крики девушки и кровь немца на моем ноже. Я слишком боялась, что меня объявят преступницей и посадят в тюрьму. Кошмары были моей темницей. Но для Сибил и Леонтин моя жизнь была «пачкотней». Они любили это слово и часто применяли по отношению ко мне.
Не знаю, поверили они в шалости своего брата или нет (об «этом» мы не говорили), но он больше ни разу не появился в их доме. И все же бедный кюре со своими слабыми попытками проявить подавленную сексуальность не причинил мне большого вреда. Несчастный человек, он даже рассмешил меня! Очаровательные губы? Я прекрасно знала, что это не так, и не родился еще тот человек, который мог бы заставить меня поверить в эту шитую белыми нитками ложь. Я чувствовала себя уродливой, все на меня смотрели. Я не показывала того, что боюсь окружающих, я не «чувствовала» их, как чувствовала животных. Я считала их глупыми, плаксивыми детьми. Например, когда я стала девушкой, то не обратила на это никакого внимания и ничего не сказала мадемуазелям. У меня течет кровь? И что? У меня уже столько раз текла кровь! Сибил заметила это и хотела осторожно просветить меня насчет моего нового состояния, успокоить меня, спрашивала, не болит ли у меня что… Сколько шума из-за капельки крови! И сколько злобы, сколько притворства было, когда они уничтожали маленький дневник с моими воспоминаниями.
Я начала двигаться снова, когда захотела, дней через пятнадцать. Я больше не доверяла учительницам. Я мечтала лишь о побеге, но единственная возможность выбраться отсюда – пройти проклятый конкурс в педагогический колледж, а для этого я должна была смириться с тем, чтобы вместить три года дополнительных занятий в один. А потом встретиться с конкурсной комиссией.
Я была таким неконтролируемым и трудным ребенком, что Сибил и Леонтин поместили меня в пансион при монастыре, где учителем опять же был священник. Монастырь с высокими стенами был моей тюрьмой. Я занимала комнату на последнем этаже, предназначенном для учеников. Занятия были бесплатными, но я работала на сестер, чтобы оплачивать жилье. На втором и третьем этаже ютились старики. Это был дешевый приют с коридорами, пропахшими мочой. Я получала бесплатную поношенную одежду. Да, не о таком гардеробе я мечтала, ведь я так любила яркие цвета и хотела жить любой ценой.
Раз в неделю меня отпускали на час, поэтому я не так остро реагировала на обязательные визиты домой к
Я должна была привыкнуть ходить по улице в одиночку. В первый раз мне было одновременно радостно и страшно. Сначала я обошла все зеленые места в городе, меня вело слабое воспоминание о том, как папа за руку вел меня по парку. Не знаю по какому. Потом я попробовала гулять с другими девочками, глазеть на витрины, чтобы привыкнуть к толпе, всегда внушавшей мне страх.
В конце концов я открыла для себя новое одиночество городского типа, когда чувствуешь, что совсем один посреди людей. Выдержать это было гораздо труднее, чем выжить в лесу, бороться с ветром, снегом, холодом и жарой. Если бы со мной были мои друзья-животные, то мне было бы гораздо легче противостоять ударам и потрясениям. Поэтому в монастыре я приручила крысу. Она пробралась в мою комнату через вентиляционную трубу в стене. Когда я заметила зверька, то расширила дырку у пола и положила возле нее кусок сыра, который стащила на кухне для моего нового друга. Очень скоро крыса подросла и отъелась, мне пришлось увеличивать дырку, чтобы зверек мог пролезть. Я разговаривала с крысой, как прежде разговаривала со свободным лесным миром, и это очень успокаивало меня по вечерам. Когда я лежала в кровати, она забиралась на одеяло, садилась на задние лапки и принималась умываться. Я щекотала крысе животик, она тихонько попискивала, словно говорила: «Мне с тобой хорошо».
Она была моим единственным утешением. Когда заканчивались уроки, я бежала в комнату, бросала книги на стол, садилась на колени‘4 рядом с норкой и звала:
– Мошэ? Мошэ? Маленький принц, иди покушай сыру!
Я слышала, как внутри трубы что-то царапается, а потом появлялась его красивая мордочка. Я с восторгом наблюдала за тем, как он ест. Мошэ был моим единственным утешением в мире людей. На протяжении жизни у меня были самые разные друзья. Собаки и кошки, а еще змея, скунсы, опоссумы, олени, барсуки и птицы. Я жить без них не могла.
Я подозревала, что это сестра Мари с маленьким круглым лицом отравила Мошэ. Я швырнула ей в голову тарелку и закричала, что не хочу быть католичкой!
Однажды в выходной день, вместо того чтобы идти к мадемуазелям, я притворилась, что у меня занятия. Я отправилась на поиски моего детства, моих пропавших родителей. Я не хотела, чтобы они были на небе, в чем меня без конца пытались убедить. Мне не нужен был «ангел», который должен был опекать меня вместо них. Я хотела, чтобы вернулась моя мама; мечтала о ее волосах, об их аромате, хотела, чтобы вернулся папа, который называл меня «своей красавицей». Я искала школу, улицы, дом с балконом, а смогла достать лишь две фотографии с незнакомыми людьми, которые, возможно, тоже пропали во время облав того проклятого времени. Они будут моей памятью. Я часто рассматривала эти фотографии, проходя мимо них. Мужчина и женщина, неизвестные мне люди, мой личный памятник, к которому я каждый день приносила цветы. Если другие забыли их или умерли вместе с ними, то я выжила, чтобы воздать им почести.
12 – АМЕРИКА ВДАЛЕКЕ
Я пришла в городской муниципалитет, чтобы исправить свои личные данные. Меня звали Мишке, с тех пор, как я поселилась у Сибил и Леонтин, я не отзывалась на имя Моник. Тогда они решили звать меня Монику, но это имя мне тоже не нравилось. Я обратилась к служащему:
– Здравствуйте, дело в том, что Моник Валь – это не мое имя, я хотела бы, чтобы меня записали под фамилией моих родителей!
– Неужели? А как их звали?
– Геруша и Ревен…