Выживатель
Шрифт:
– Хм… – Майк с силой потер заросший щетиной подбородок. – А что это может дать нам?
– Помощь, – пожал я плечами. – Если у них работает радио, просто передающее музыку, то, значит, есть какая-то жизнь. В этой жизни надо устраиваться.
– Я кофе всем сварю, – сказала Янина и пошла на кухню.
Или в камбуз, не знаю, здесь это называется galley. Это слово заодно обозначает галеру, и когда Янина в свое время об этом узнала, то заявила, что я намерен использовать ее как рабыню на галере. Хотя в нашей семье больше готовлю я сам. Ну, может, и не больше, но все равно много.
Музыка
Весь день никто из нас от радио не отходил. Рядом ели, рядом пили кофе, там же сменяли друг друга у штурвала. Где-то в глубине подсознания трепыхалась дурацкая мысль о том, что вот так поговорят, поговорят, а потом скажут, что пошутили, и выключат все на хрен. Но никто ничего не выключал. Была музыка, были какие-то люди в студии, говорившие о каких-то проблемах Территории Карибов, кто о чем, была даже запись обращения самого Бреммера.
У Бреммера был звучный, хорошо поставленный голос. Если в той, последней перед Катастрофой, видеозаписи он звучал устало и вообще странно, то теперь все было совсем по-другому. Бреммер говорил о том, что много людей выжило, что на островах теперь оазис человеческой цивилизации, но этот оазис будет увеличиваться и уже переходит на американскую территорию, о том, что Территория Карибов будет помогать любому выжившему всеми силами, которыми располагает… и так далее. Программная речь, словно президент говорит, да он по факту тамошним президентом и является. Или кем? Императором? А черт его знает, я это радио всего лишь несколько часов слушал.
В общем, радио стало центром внимания, душой компании, маяком надежды – всем. Его никогда не выключали, причем я постоянно ловил себя на том, что даже повторы передач слушаю с полным вниманием, как в первый раз, потому что притягивало не то, о чем там говорят, а сам факт того, что говорят. Где-то есть радио, а в студии сидят самые настоящие живые люди, и эти люди говорят. Прямо словами, прямо в микрофон. А мы тут слушаем. После молчания мертвого мира вокруг нас это было настолько странно и непривычно…
Как-то ночью, когда уже все разошлись по каютам и завалились спать, а я остался сидеть вроде как на вахте у штурвала, ко мне подошла Янина, обняла, прижавшись сзади.
– Что нас ждет, как думаешь? – спросила она почти шепотом.
– Не знаю. Пока нас еще ждут дни пути, а потом посмотрим. Но мы выживем, я тебе это обещаю. – Я сжал ее узкую ладонь в своей.
– Я тебе верю. Просто так страшно потерять всю ту жизнь, что у нас была раньше… ты меня понимаешь?
– Понимаю, – кивнул я. – Но это уже не страшно – она и так потеряна, что было, то сплыло. Нам надо построить новую.
– А построим?
– Никаких проблем, – заявил я решительно. – Мы все живы, мы скоро дойдем до места, где живут люди… что нам может помешать?
– Ну… а что мы будем делать?
– Если
– А что буду делать я?
– Солнце мое, у тебя двое детей – и ты боишься безделья? – засмеялся я. – Только попроси, и они обеспечат тебя заботами.
– Я не об этом, – сказала она.
– Я знаю.
А что можно еще сказать? Радио не радио, а мы все равно толком не знаем еще, куда идем под этими самыми белыми парусами. Ну на Кюрасао, а дальше что, действительно? Другое дело, что проблемы надо решать по мере их поступления, а они пока не поступали. От самых страшных мы, похоже, все же отбились – не умерли при эпидемии, не прошли вакцинацию, нас не разорвали и не сожрали психи, как миллионы других людей. Мы живы, мы в относительной безопасности, у нас пока есть еда и вода, у нас есть цель – дойти до острова. А дальше будет видно.
– Лучше посиди со мной. – Я повернулся на кресле и посадил Янину себе на колени, обняв за талию. – А то я по тебе соскучился.
– Я же весь день с тобой.
– Так не только ты, все весь день со мной, разве что на колени не садятся, а я соскучился по этому вот… вот так вдвоем, в обнимку.
Насчет «не садятся» – это я погорячился, Сашка на коленях у меня сидеть любит. А еще Шивонн… она меня даже пугает немного. Есть такой тип женщин, которые флиртуют со всеми, наверное, мужчинами сугубо на инстинкте. Так вот с Шивонн я просто боялся оставаться наедине – она постоянно придвигалась, постоянно касалась собеседника руками в разговоре, и меня преследовало подозрение, что она сейчас просто плюхнется ко мне на колени, к восторгу Джуниора. Причем Джуниор, как я заметил, какой-то подобный грех за ней знал… или мне так показалось.
В чем ее проблема, я так и не понял. Она вообще довольно красивая девка, какими часто подобные романо-кельтские смеси получаются. Чуть скуластое лицо, огромные глаза, ресницы вообще куда-то за брови загибаются. Мне она почему-то напоминала старлетку из сериалов, как раз такой типаж. Но вот ей как будто надо каждую секунду убеждаться в своей привлекательности. Кому-то это, может, и нравится, но меня очень напрягает. Человек, с которым некомфортно быть рядом.
Как бы то ни было, а сидеть так с женой, в тишине и темноте, хорошо и даже замечательно. А за стеклом бесконечная вода, а по воде искры от луны, которая сейчас полная, и дорожка – прямая и широкая. Сейчас даже не хочется, чтобы наше путешествие к концу подходило. Не хотелось.
Но до Кюрасао мы все же дошли. В последний день вообще извелись, наблюдая за экраном навигатора – цель уже так близко, вот же она, но яхта даже когда быстро идет, то ведь все равно медленно. И цель эта в нашу сторону еле двигалась.
Когда увидели идущий над водой вертолет, чуть с ума не сошли от радости. Прыгали, обнимались друг с другом, я не удержался – пустил ракету, и вертолет описал над нами круг, показывая, что да, заметил, что все в порядке. Тогда уже и вправду уверенность появилась – дошли. Теперь если даже яхта потонет, то на спасательных плотах доберемся.